каморка папыВлада
журнал Сельская молодежь 1969-03 текст-8
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 28.03.2024, 22:22

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

МАЛЕНЬКИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

НОТР-ДАМ-де-ПАРИ
Вечерами набережную Сены, прилегающую к собору Парижской богоматери, заполняют толпы народа. Они приезжают на остров Ситэ послушать вечернюю мессу и при искусственном освещении посмотреть на знаменитый собор. Каждый турист считает своим долгом посетить площадь перед собором, где в асфальт вделана медная пластинка. Эта точка — центр города. От нее ведется отсчет километров парижских магистралей. Здесь легко обойтись без гида. Любой парижанин охотно заменит его. Он тут же покажет угрюмый фасад госпиталя Отель-Дье, возраст которого исчисляется веками. Вам непременно сообщат, что префектура полиции стоит приблизительно там, где две тысячи лет назад был форум, в котором размещались римские легионеры, поддерживающие здесь порядок. Дворец Юстиции, бывший когда-то дворцом королей, оказывается, стоит на развалинах еще более древнего дворца. В нем Юлий Цезарь устанавливал законы империи для города — острова Лютеции.
Если смотреть на Ситэ сверху, то своими очертаниями он напоминает корабль. Слева, ближе к корме, стоит на вахте Нотр-Дам-де-Пари. «Это огромная каменная симфония, — писал Виктор Гюго, — колоссальное творение и человека и народа; единое и сложное, подобное «Илиаде» и «Романсеро», которым оно родственно; чудесный результат соединения всех сил целой эпохи, где из каждого камня брызжет принимающая сотни форм фантазия рабочего, дисциплинированная гением художника; одним словом, это творение рук человеческих, могучее и изобильное, подобное творению бога, у которого оно как будто заимствовало двойственный его характер: разнообразие и вечность».
Прекрасен и великолепен остров Ситэ вечером. Его старые здания, каштаны на тротуарах, набережные, спокойная Сена, далекое зарево Больших Бульваров и Елисейских полей, неожиданная встреча с шарманкой на углу улицы и величественная месса, транслирующаяся по радио из Нотр-Дам-де-Пари, — все это незабываемо.

АЛЬБАТРОСЫ
«Огромные массы снега на показавшейся земле позволяли думать, что она велика. Я решил приступить к обследованию северного берега. Мы устремились к острову Уиллиса на всех парусах при попутном ветре. Продвигаясь на север, мы разглядели, что к востоку от этого острова, между ним и большой землей, имеется еще один остров... Остров Уиллиса — это высокая скала небольших размеров. Второй же остров, получивший название острова Птиц благодаря несметному их количеству, не так высок, но площадь его больше, и он расположен близко к северо-восточной оконечности Большой земли».
Такую запись оставил в своем судовом журнале, датировав ее 16 января 1775 года, капитан Джеймс Кук.
Среди множества пернатых на этих островах селятся четыре вида альбатросов. Наиболее многочисленны чернобровые дымчатые альбатросы. Но самым большим представителем этого семейства по праву считается обыкновенный альбатрос. Свое единственное яйцо весом в 400 граммов самка откладывает в декабре. Высиживают его оба родителя в течение 78—79 дней. Обыкновенный альбатрос предпочитает для своего гнезда открытые участки антарктических лугов. Они служат для них удобными «взлетными площадками». В безветренную погоду этим большим птицам нужен хороший разбег, чтобы взлететь.
В то время когда оперившиеся дымчатые и чернобровые альбатросы покидают остров, птенец обыкновенного альбатроса все еще покрыт младенческим пушком. Он остается в гнезде около 300 дней. Правда, младенец довольно быстро становится настолько самостоятельным, что может прекрасно постоять за себя. Молодые альбатросы, как и многие близкие родственники в семействе буревестников, защищаются, изрыгая на противника содержание своих желудков. Птенец альбатроса может выплюнуть до килограмма маслянистой, сильно пахнущей рыбой пасты.
Проходит год, и повзрослевший альбатрос оставляет дом родителей. Эту птицу всегда считали великим путешественником южных морей. Насколько велика ее способность находить путь к местам на противоположной стороне земли, можно судить хотя бы по тому, что обыкновенного альбатроса встречают у Сиднея. Чтобы покрыть расстояние от Южной Георгии до Австралии, этой птице нужно совершить перелет длиною от 6 до 9 тысяч миль.

КУКУКУКУ
— Я бы посоветовал вам не очень доверять им, — косясь на папуаса, чистившего карабин, проворчал Кох.
Человек, к которому относились эти слова, засмеялся.
— Вы очень доверчивы, Саксторф, — продолжал Кох. — Если хотите, я прочту вам небольшую лекцию. Хелмут Баун упал с перебитыми позвонками у основания черепа через несколько секунд после того, как он показал полдюжины стальных топоров. Братья Лихи в тридцать первом году были окружены в своем лагере племенем кукукуку...
— Чепуха, — перебил его Саксторф. — Когда такой человек, как вы, охраняет мою жизнь — я спокоен.
Джон Саксторф четвертый месяц жил в джунглях Новой Гвинеи. Еще на побережье американец нанял Коха для путешествия в глубь острова. В округе Восточного нагорья он собирался снимать документальный фильм под названием «Туземцы каменного века».
Уже была отснята тысяча метров пленки. Казалось, ни одна мелочь не ускользнула от объектива камеры.
— Хотел бы я знать, скоро ли начнется этот синг-синг? — спросил Кох, пряча автоматический пистолет, как только папуас, чистивший карабин, поставил его на место.
— Спросите у Таи, — ответил Саксторф. — На этом празднике он собирается купить в жены дочь вождя соседней деревни.
Он подозвал папуаса и торжественно вручил ему перламутровую раковину. Коху не раз доводилось обманывать туземцев. Но янки явно перещеголял его. Таи был слугой, переводчиком, консультантом, гидом и даже актером. Поступок Саксторфа вызвал у Коха острейший приступ зависти. Когда счастливый Таи ушел, он сказал:
— Эта раковина эквивалентна семи неделям работы. Туземец проработал у вас в три раза больше.
— С вами я такой шутки не выкину, — огрызнулся американец.
Гости начали прибывать с первыми лучами солнца. Сотни людей приходили из отдаленных деревень, часто находящихся на расстоянии шестидневного перехода. Наконец появился и вождь Майма. Его окружала свита из ста человек, разукрашенных необычайно яркими перьями. Внимание Саксторфа привлекли барабаны, обтянутые кожей питона. Он долго щупал их, и его лицо все больше и больше мрачнело.
В первый день праздника Саксторф снимал сватовство Таи. Молодой папуас положил перед Маймой семь перламутровых раковин. Он заработал их за два года у белых. Вождь даже не взглянул на них. Таи повысил цену. Он прибавил большую свинью, топор, нож для джунглей и длинную связку раковин каури. Майма посмотрел на жениха более благосклонно. Тогда Таи снял с шеи ожерелье из свиных хвостиков. Майма потребовал восьмую раковину. Таи предложил копье. Майма взял его, но продолжал настаивать на восьмой раковине. Сделка не состоялась.
— Эй, парень! — крикнул Саксторф. — Тебе нужна раковина?
Таи доверчиво улыбнулся.
— Я дам ее тебе, но ты должен пойти в лес убить большую змею.
— В праздник никто не пойдет со мной, — неуверенно проговорил Тая.
— С тобой пойду я.
Они ушли рано утром. Саксторф не разбудил Коха. Прошло два дня, но их все еще не было. Синг-синг был в самом разгаре. Никто не заметил отсутствия американца и Таи. Под вечер, когда танцы сменились всеобщим пиром, Саксторф появился около палаток. Он был несколько возбужден, хотя старался скрыть это.
— Где же Таи? — спросил Кох, чувствуя что-то неладное.
— Ему не повезло, — ответил Саксторф, пристально глядя на Коха.
— Собирайте вещи. Мы уходим сейчас же.
Когда они выходили из палатки, Саксторф что-то выбросил из кармана. Шедший следом Кох услышал хруст под своей подошвой. По звуку он догадался, что это была перламутровая раковина.


Альбатроса моряки называют капской овцой. Это самая крупная морская птица. Размах ее крыльев достигает более четырех метров.

Восемь веков стоит на острове Ситэ Нотр-Дам — шедевр средневекового зодчества.

Помощник вождя с гордостью носит головной убор из перьев райских птиц. Зеленые жуки, вставленные между сплетенных веток, и раковины каури, пришитые к повязке на голове, украшают его корону, как драгоценности. Ожерелье из свиных хвостиков, раковина на лбу и куски перламутра на шее, подбородке и носу заканчивают ансамбль.


КООРДИНАТЫ АТАКИ

И СНОВА СКРЕСТИЛИСЬ ШПАГИ... КРЕПНУТЬ МУЖЕСТВУ И МАСТЕРСТВУ ХОККЕИСТОВ В ЖЕСТОКИХ СХВАТКАХ ЧЕМПИОНАТА МИРА И ЕВРОПЫ. ХОККЕЙ РАЗВИВАЕТСЯ ТАК СТРЕМИТЕЛЬНО И НЕУДЕРЖИМО, ТАК БЫСТРО МЕНЯЮТСЯ ДЛЯ КАЖДОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ СБОРНОЙ ТЕ КОМПОНЕНТЫ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, СУММА КОТОРЫХ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К УСПЕХУ, ЧТО СЕЙЧАС ДАЖЕ СПЕЦИАЛИСТЫ РЕДКО РЕШАЮТСЯ ВО ВСЕУСЛЫШАНЬЕ ДЕЛАТЬ ПРОГНОЗЫ. ПРОГНОЗОВ НЕ БУДЕТ... БУДЕТ РАЗГОВОР О ХОККЕЕ, О СВОИХ ТОВАРИЩАХ И О СЕБЕ, КОТОРЫЙ ПОВЕДУТ ИЗВЕСТНЫЕ СОВЕТСКИЕ СПОРТСМЕНЫ — МАСТЕРА РАЗЯЩЕЙ КЛЮШКИ: АНАТОЛИЙ ФИРСОВ, ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВ, А ТАКЖЕ МОЛОДОЙ ИХ КОЛЛЕГА ЕВГЕНИЙ ЗИМИН.

АНАТОЛИЙ ФИРСОВ: «Я все воспринимаю через спорт...»
Март. Открытый каток. Фирсов сидит на борту, нахохлившись, как озябший воробей на припеке.
— Люблю погреться на солнышке...
За последние годы он вроде бы и не изменился. Только черты лица стали жестче. Когда-то называли его «способным», потом — «талантливым», и вот он стал «звездой экстра-класса», как пишут за границей, или «обыкновенным чудом», как говорят у нас. А сам-то он все тот же, прежний, большеносый смуглый паренек, скромный, немногословный. И не подумаешь, что это тот самый, знаменитый...
После олимпиады в Инсбруке тренер сборной Анатолий Тарасов рассказывал мне о том, что отличает Фирсова от других: «Виртуоз, универсал, не умеет капризничать, не может сказать, что ему больно...» А сейчас, пожалуй, никто не может дать исчерпывающего ответа на вопрос: что же за явление такое в хоккее — Фирсов? А сам он никогда не задумывался над этим. Потому что для Фирсова совершенство в игре — норма. Вот ошибки он запоминает надолго, потому что ошибки — это неестественно... Когда-то тренеры упрекали Фирсова в том, что он, не желая «выделяться», часто играет в пас, вместо того чтобы бросать по воротам самому. На олимпиаде в Гренобле Фирсов исправился: стал лучшим бомбардиром турнира.
Года четыре назад товарищи по команде подарили дочке Фирсова Иринке игрушку: тукан и туканчик. Большая черная птица с огромным красным носом и красными лапками. И маленький туканчик, у которого нос очень похож на родительский...
— Почему? — спросил я тогда.
— Толин нос при всем желании носиком не назовешь. А мы, хоккеисты, — редкие гости дома. Пусть тукан напоминает Иринке об отце...
А сейчас он сидит на борту хоккейного поля и рассказывает о своей дочке, о том, что летом она будет помогать ему выращивать цветы. Из всех мест, где он бывает, Фирсов привозит семена цветов.
Но даже когда он говорит о цветах — а ему, чувствуется, приятно говорить о цветах, — меня не покидает ощущение, что параллельно с этим разговором в нем происходит что-то, что связано все с тем же, с хоккеем:
— Я все воспринимаю через спорт...
...Выходят из раздевалки хоккеисты, неуклюжие, медленные в громоздких своих доспехах. Фирсов и в этом снаряжении не выглядит богатырем (рост — 178 сантиметров, вес — 75 килограммов). Но вот коньки уже на льду, и все меняется. Лед дарит Фирсову скорость, легкость, вдохновение, и вот уже черным выстрелом шайбы Фирсов зажигает красный огонь за воротами противника.
Птицы безошибочно определяют время и направление полета. У Фирсова тоже есть, очевидно, какое-то внутреннее чутье. Он, мгновенно ориентируясь, решает, что нужно делать там, в вихре атаки на ледяной площадке.
Я слушаю, что говорит Фирсов об атаке...
У атаки есть свои координаты. Своя широта и долгота. Подлинная атака неудержима, но в ней есть свой подтекст, который не терпит лобового решения. Атака не приемлет нерешительности, кокетливой усложненности, но в то же время в ней прямая — далеко не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Хоккей становится интеллектуальным — об этом писали тысячи раз. Но как бы ни были капризны хоккейные комбинации, стержневым лозунгом атаки никогда не будет: «Назад!»
— Вы хорошо представляете себе ткацкий челнок? Непрестанное движение вперед-назад. Эту операцию «челнок» в нашей сборной мы разработали, чтобы изматывать противника скоростными, постоянными «приливами» и «отливами». Наш «челнок» — бурные натиски на ворота соперника, быстрые отходы назад для розыгрыша шайбы. Назад — только на секунду, чтобы рвануться вперед!..
Фирсов может играть в любой тройке. Он один из тех редких спортсменов, которые легко сыгрываются с любыми партнерами, умеют мгновенно настроиться на «волну партнера». А почему у него мгновенно устанавливаются контакты игровые и просто человеческие — это, наверное, невозможно объяснить, как и всякое другое проявление талантливости...
Как все это началось — коньки, хоккей, — он помнит смутно. Ему кажется, что хоккей был всегда рядом с ним и в нем самом.
— Планку любую из забора выдерешь кусок фанеры приколотишь — и пошел...
Отец его погиб в 41-м, мать, истопница в детском саду, осталась с тремя детьми на руках... И в 15 лет Анатолий пошел работать. Сначала подсобным рабочим, потом слесарем-сборщиком... Рядом с его домом был стадион, и все местные спортивные звезды были рядом, со всеми он был знаком. В пятнадцать лет он играл за «Спартак» в русский хоккей, а в шестнадцать увлекся «шайбой». Через год стал выступать за ЦСКА. И вот дорога до вершин спортивной славы.
— Самое тяжелое переживание последней олимпиады в Гренобле — конечно, наш проигрыш чехам. У них была тогда отличная, ровная команда... Почему проиграли? Не пошла игра... Нервничали... Нет, я никогда не кричу на партнеров. Криком не поможешь — только спокойствием...
Врач команды Алексей Васильев рассказывал мне после олимпиады:
— Анатолий недавно зашел ко мне: что-то болит. Сделали рентген: костный мозоль! Значит, Анатолий весь олимпийский турнир играл со сломанным ребром... Как врач, я был поражен: как с такой травмой можно играть? Но как человек, хорошо знающий Фирсова, не удивился.
И снова я слушаю Фирсова:
— Я на все смотрю через спорт. Например, симпатизирую артистам, испытываю по отношению к ним какое-то родственное чувство. Ведь мы все стараемся доставить эстетическое удовольствие зрителю. И если это удалось, тогда и сам ощущаешь настоящую радость. Любимая пьеса — «Мой бедный Марат» Арбузова. В ней говорится о самых больших человеческих ценностях, о том, что остается главным на все времена: о любви, дружбе, честности, об умении быть всегда самим собой... Наверное, это важно и в хоккее — дружба, честность. А также темперамент, и смелость, и выдержка...

ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВ: «Интуиция! Пожалуй...»
Когда ему было четырнадцать, его включили в сборную Москвы, Отец сказал: «Я запрещаю тебе играть в хоккей!» Он ответил: «Скорей я поменяю фамилию, чем брошу спорт...»
Фамилию менять не пришлось. Через год Вениамин Александров впервые сыграл за вторую сборную СССР, а когда ему исполнилось 20 лет, он был включен в состав первой команды страны.
В 1958 году руководители канадского клуба «Торонто» (высшая профессиональная лига) тщетно предлагали Александрову заключить контракт. В оценке мастерства молодого форварда канадцы не ошиблись. Две золотые медали чемпиона Олимпийских игр, шесть — чемпиона мира, девять — Европы — подтверждение тому.
Одна из наших встреч состоялась при обстоятельствах не совсем обычных и довольно грустных: в больничной палате. В жарком матче Вениамин сломал лодыжку. Однако был спокоен и чуть насмешлив по отношению к себе: «Никто не знает, что такое не везет и как с ним бороться...»
— Да, ветеран... Да, уже собирался заканчивать, но очень уж хорошие ребята со мной заиграли. Значит, и мне надо еще поиграть. Чтобы передать им опыт. Чтобы в них, молодых, снова появились на ледяной площадке Константин Локтев и Александр Альметов. Я не о буквальном повторении говорю. В хоккее это безнадежно и даже вредно. Новое и обязательно свое — вот что движет хоккей. Но то, что сделано большими мастерами, должно, преобразившись, воплотиться в молодых...
Конечно, это трудно. Была великолепная тройка: Локтев — Альметов — Александров. И вот двое ушли. Каким будет возрожденное трио? Ведь и игра ветерана — Александрова — теперь должна приобрести новое качество, потому что звено не арифметическая сумма слагаемых. Это три индивидуальности, взаимно влияющие друг на друга и создающие единый ансамбль.
— Именно в разнохарактерности, индивидуальности почерка хоккеистов — главное условие успеха. Все должны быть разными. Молодые порой стараются копировать. Не надо. Перенимай лучшее, но ищи свое, то, что можешь сделать только ты... И тогда получается единое целое. Нет, никогда не стоит торжествовать: «Это я забил!»
Душа хоккея, душа хоккеиста... Пересохшие губы, потемневшая от пота форма и после крутого виража радостно-напряженные лица сквозь радугу ледяных брызг... Клацанье клюшек, словно защелкиваются контакты сложной электрической цепи...
— На старом останавливаться нельзя. Раньше, например, обводили широко, подальше от защитника, сейчас как можно ближе к нему, в острой борьбе. Обыграешь защитника на квадратном метре — это все равно что лишний игрок вышел...
— Ты видел, как Вениамин идет с шайбой? — говорил мне Виктор Зингер, вратарь «Спартака». — Красавец!
Вполне с ним согласен. У меня в памяти множество эпизодов, когда Александров был на площадке подлинным виртуозом. Его сольные проходы, скрытые пасы, неуследимые броски воспринимались как вершины исполнительского мастерства.
...Сзади стремительно выкатывается по краю Борис Михайлов. Александров впереди. Он не оборачивается, он физически не может увидеть партнера, и, однако, шайба, отданная им, точно попадает на клюшку рвущемуся на огромной скорости вперед хоккеисту. Как это произошло?
— Я знаю Михайлова, угадываю, что он будет делать. В последний момент вижу: Борис пошел. Наклоняю голову, чтобы и защитники и вратарь думали, что я ничего не вижу. Чувствую: пора! Не глядя отдаю пас и слышу: шайба попала на крюк!
Как-то у себя дома Александров показал мне чудо-зверя — фантастическую фигурку из корня дерева, подаренную ему одним из друзей.
— Сделать ее ничего не стоит, — говорит он. — Надо только увидеть...
Всего лишь увидеть... Увидеть в куске дерева скрытую форму. Увидеть в первом движении партнера на поле развитие атаки. Интуиция?
— Да, конечно, что-то получается интуитивно. Но основа импровизации — понимание и себя и партнеров. После матча словно скрытая кинокамера в тебе включается. Анализируешь детали, моменты, впечатления. Как-то композитор Френкель нам рассказывал: «Мучаешься несколько месяцев, а потом вдруг сразу осеняет: вот она, мелодия!» И в хоккее, чтобы «осенило», надо годы отдать. Такие тяжелые тренировки...
Я слушаю Александрова и вспоминаю рассказ его товарищей. В 1962 году на чемпионате мира в Швеции шайба попала ему в глаз. Надо было срочно зашить рассечение. Он сказал врачу: «Зашивай, не бойся». Врач зашил. Александров посмотрел в зеркало: «Неровно. Еще два стежка сделай».
Мужество, а не вспыльчивость, темперамент, а не истерика — вот характер этого мастера.
— Мне в прошлом году не повезло. Впервые очутился за бортом. Плечо подвело. За бортом и ты ничем не можешь помочь товарищам. Ужасное чувство... Ну конечно, живешь игрой, подсказываешь ребятам, кто-то здорово сыграл — расцелуешь его! Но все это не то... А каково тренеру — он-то всегда за бортом! Нет, тренерская работа очень тяжелая... Стану ли я когда-нибудь тренером? Может быть...
Может быть, уеду в маленький городок. Чтобы белый снег и леса сосновые. Буду заниматься с мальчишками, учить их любить хоккей. Основа большого хоккея — детский спорт. Нужно умно и талантливо рекламировать детские соревнования, помогать их организовывать потому, что это очень привлекает ребятишек. И растить юные таланты. Я против того, чтобы команды мастеров искали звезд в других коллективах. Чужого надо еще три-четыре года перевоспитывать. А когда ребята из своей школы приходят, они сразу вписываются в ансамбль. И 20-летний хоккеист должен быть мастером, а не «подающим надежды». И нечего спасаться, что, мол, рано начнет — рано бросит, надоест. Настоящий спорт не надоест. И не обязательно очень здоровых, ловких брать в детские школы. А вдруг ошибешься и обидишь мальчишку? Он маленький, щуплый, но с характером бойца!

ЕВГЕНИЙ ЗИМИН: «Играть в радостный хоккей!»
И вот тот самый, который уже мастер, а не «подающий надежды». Евгению Зимину — 21 год. Новое хоккейное поколение... Как понимает он хоккей? Чему научился, что любит?
— Импровизацию очень люблю... Когда, кажется, все получается само собой, и в то же время чувствуешь: это ты контролируешь игру!
Хоккей — это красота. Мы вышли на лед, и от нас зависит, увидят ли эту красоту зрители, или мы скомкаем игру и не покажем настоящего хоккея, в котором есть движение мысли и вспышки импровизаций, и яркие цвета, и скорость, и творчество, и радость, которую ты из-за всего этого испытываешь. Правда, надо ухитриться найти золотую середину в сочетании импровизированных, мгновенных комбинаций и отработанных на тренировке. Этим качеством в полной мере обладают только большие, мудрые мастера. Но если спортсмену вообще не дано импровизировать, значит он не станет даже средним хоккеистом.
Когда мы встречаемся с ЦСКА, мне часто поручают «держать» Фирсова. Я перед игрой говорю ему прямо: «Толя, я тебя сегодня держу». А это и мне и ему противно. И он отвечает: «Зачем держать? Надо играть в хоккей!» Я знаю, что именно Фирсов имеет в виду: надо играть в красивый импровизационный хоккей.
Конечно же, хоккей — это тренировки, тактические схемы, физическая подготовка. Но ведь хоккей еще и радость. Если спорт без удовольствия, значит это уже что-то другое, а не спорт. Если игрок не рад увидеть своего тренера, значит между ними неправильные, ненормальные взаимоотношения. Если утром я видел Боброва, у меня целый день было хорошее настроение...
Как начинается хоккей? Не знаю, на коньки встал в семь лет. Спорт вообще люблю — и пинг-понг, и теннис, и футболом увлекался. Сейчас во дворе ребята говорят: «Надо же, Женька-то знаменитым стал...» А мне неловко это слышать. В хоккее есть Майоров и Старшинов, Фирсов и Александров, и нам, молодым, надо еще работать и работать, чтобы приблизиться к уровню их мастерства. Наши старшие товарищи не любят «считаться славою». А уж нам меньше всего надо учитывать, кто больше отличился. Спорт — работа, а не упоение славой. Я не верю, что славолюб и пустышка может стать настоящим спортсменом. Спорт умнее, красивее, артистичнее не сам по себе, а благодаря человеку. И быть этому человеку многогранным!
Интервью вел Андрей БАТАШЕВ


„ХЕРТА" ПОД СУДОМ
Прокуратура Западного Берлина возбудила уголовное дело против известного футбольного клуба «Херта БСК» за «злостную и постоянную неуплату налогов...». В пиковое положение западноберлинский спортивный клуб попал из-за провокационной политики футбольной федерации ФРГ, которая, стремясь доказать, что Западный Берлин во всем является частью Федеративной республики, включила «Херту» в западногерманскую лигу футбола. Играя на территории ФРГ. «Херта» потерпела ряд сокрушительных поражений и не смогла ничего заработать. И вот печальный финал. Председатель правления клуба заявил: «Даже если мы продадим футболки и трусы футболистов, мы не сможем расплатиться с налоговым ведомством».

КРОВАВЫЙ СПОРТ СЕСТЕР ХРИСТОВЫХ
Западногерманский журнал «Штерн» опубликовал фотографию: на стрельбище четыре женщины в монашеских одеяниях тщательно прицеливаются по мишеням. Еще одна монахиня с помощью инструктора перезаряжает винтовку. Подпись: «В Соединенных Штатах Америки монахини стреляют метко». Далее рассказывается, что в американском штате Висконсин поголовно все монахини увлекаются стрелковым видом спорта и регулярно посещают тир. Оказывается, из христианской моральной установки «не убий» нетрудно сделать исключение: монахини учатся стрелять для того, чтобы... «с первого раза попасть в черного»,— так они объясняют сами. Уподобляясь обыкновенным фашистам, расистки в рясах берутся за винтовки отнюдь не в спортивных целях...


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz