<- предыдущая страница следующая ->

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

Родные мои...

Коллаж А. КРУПНИКОВА
ЖЕНЩИНА СИДЕЛА, отвернувшись к темному, слепому окну электрички, и плакала. Слезы скатывались с ее щек и падали на пушистую вязаную шапочку девочки, спящей на ее коленях. В тусклом свете загонных лампочек лицо женщины казалось изможденным и безвозрастным. И было совершенно неподвижным. Наверное, она сама не замечала того, что плачет. И в этой ее отрешенности была такая боль, такая безысходность, что у Николая Петровича тяжело заныло сердце. И странно — ему вдруг показалось, нет, он был совершенно уверен, что знает эту женщину, что на левой щеке под глазом у нее есть крохотная похожая на звездочку родинка.
Женщина закрыла глаза, но слезы все катились из-под сомкнутых век. Николай Петрович уже смотрел на нее не отрываясь и вдруг с ужасающей отчетливостью увидел другое лицо — самое родное, самое любимое. Тогда тоже была ночная электричка, тоже пустой холодный вагон, в котором они с Ниной возвращались с дачи. Возвращались потому, что позвонил врач, у которого Нина проходила обследование, и попросил срочно приехать. Она спокойно собралась, не говоря ни слова, перемыла посуду, оделась, и они вышли. Только проходя мимо пушистой елочки, которую Нина посадила сама, она провела ладонью по ее веткам. И от этого жеста у Николая Петровича тогда впервые в жизни заболело сердце. И впервые в жизни ему стало страшно. А потом в электричке она вот так же сидела, прислонившись головой к оконному стеклу, и плакала с закрытыми глазами...
Алла специально села в этот полутемный вагон, чтобы спрятать от людей лицо, чтобы снять с него наконец маску, которую она носила весь долгий-предолгий день, проведенный с Аленкой у тети. Тетя — добрая, одинокая женщина. Кроме Аллы и Аленки, у нее никого нет, и потому всю свою нерастраченную любовь она щедро изливает на них и то и дело начинает плакать от жалости к сироткам. Алла знает, что старушка искренне переживает за них с дочкой, но все равно сердится, что та не понимает самого простого: когда над тобой причитают, как над покойником, то и вправду остается только помереть. «Что же это Господь на муки тебя обрек, что же это он тебе радости-то в жизни не дал?» — вздыхает тетя Люба.
Алла вспоминает тетины слова, и слезы сами по себе наворачиваются на глаза. Она видит себя со стороны — уставшую, неухоженную, плохо одетую. И никак не может поверить и смириться с тем, что сегодняшняя она — это вчерашняя веселая, переполненная радостным ощущением жизни девушка, под пальцами которой оживал рояль. И зал слушал завороженно его голос, а она слушала зал. И понимала, что сотни людей чувствуют то же, что чувствует она, что сотни сердец бьются, как одно большое сердце, и с изумленной радостью сознавала, что сердце это открыто ей.
В КОНСЕРВАТОРИИ прочили ей большое будущее. И сама ока знала, что сможет многое, потому что музыка была ее жизнью. Была главным в ее жизни. И ей казалось, что так будет всегда. Долгие, но радостные для нее часы занятий. Концерты, на которых она никогда не волновалась, а, наоборот, ждала их с нетерпением. Домашние вечера, когда мама с папой сидели в своих любимых креслах и она играла им, и тихонько позвякивали подвески в люстре.
Потом вдруг с ужасающей быстротой опустели кресла... Она помнит, как страшно ей было возвращаться в пустой дом. Как невыносимо долги стали вечера. И вот однажды сна не выдержала — опрометью бросилась на улицу, в месиво мокрой мартовской метели. Упала, охнула от невыносимой боли в руке, но продолжала еще долго бродить, а когда вконец обессиленная пришла домой, то с трудом стащила пальто — так страшно распухла рука. Узнав, кто она по профессии, врач, накладывавший гипс, сокрушенно покачал головой. Он знал свое дело — три пальца на правой руке стали словно чужими. Она ушла из консерватории, но расстаться с музыкой не было сил, она должна была хотя бы остаться с ней рядом. И Алла стала музыкальным работником в детском саду.
И ВОТ ОДНАЖДЫ в их саду появилась заезжая бригада строителей. Бригадир был молчалив и очень хорош собой, Алла не любила его, но казалось, что его силы хватит на двоих. Она вышла за него замуж и уехала в его город, взяв с собой только старое пианино и люстру.
Сейчас в темном вагоне электрички она вспоминает, как быстро наступило прозрение, как быстро она поняла, что не было в нем никакой силы, но было лишь спокойствие полнейшего равнодушия ко всем и ко всему. В том числе и к ней. Его мать и сестра не любили ее, она не их поля ягода. Ее деликатность воспринималась ими как издевательство, вежливость — как чванливость. Зарплата музработника вызывала презрительный смех.
Рождение Аленки не только не обрадовало семейство, но, наоборот, еще больше обозлило всех. И когда Алла собрала однажды вещи, никто не удержал ее, никто не спросил, куда она пойдет...
И, словно это было только вчера, а не три года назад, Алла вновь увидела: дочка таращит спросонья глазки, улыбается и тянет ручки к папе, а он смотрит на нее пустым, тяжелым взглядом. Его мать и сестра сидят за столом и пьют чай. И, когда она пошла к двери, не обернулись.
Алла плотно зажмуривает веки, чтобы сдержать слезы, чтобы не видеть, как смотрит на нее этот сидящий напротив мужчина. Мужчина, которого она знает. Знает, потому что каждый день он приходит к красивой женщине туда, где Алла все эти три года работает...
ЭЛЕКТРИЧКА ПОДОШЛА к конечной остановке. Женщина осторожно приподняла головку спящей девочки: «Проснись, маленькая, мы приехали». Николай Петрович поразился нежности и красоте ее голоса. «Позвольте, я помогу вам, у вас тяжелые вещи»,— сказал он, уже берясь за тяжелый рюкзак. «Это картошка,— смутившись, пояснила женщина.— Тетя дала».
Как-то само собой получилось, что девчушку они взяли с обеих сторон за руки и зашагали по платформе. «Я утром оставил здесь машину, так что могу подвезти. Скажите, куда вам?».— Николай Петрович спросил это смущаясь, боясь, что может быть превратно понят. «На кладбище»,— тихо ответила она. «Простите»,— Николай Петрович от неожиданности остановился. «Дядя, мы там живем»,— девчушка подняла к нему еще сонную рожицу и вдруг затараторила: «Ой, мамочка, это ведь тот дяденька, который ходит к тете в белом платье. Ну, помнишь, мамочка, ну, помнишь, он еще всегда цветы приносит и конфетки, а ты их еще на ночь всегда домой приносишь, чтобы цветы не замерзли, а конфеты чтобы пьяницы не съели. Правда ведь, дядя, это вы?»
— Ну, все, Аленка, помолчи, смотри лучше под ноги,— смутившись, ответила женщина, и на бледных ее щеках выступил легкий румянец.
«Так вот почему мне знакомо ее лицо,— подумал Николай Петрович.— Я действительно видел ее. Ну, конечно, вот и родинка под глазом. Только я никогда не задумывался над тем, почему эта молодая женщина работает именно там, на кладбище. Я видел ее действительно каждый день, она все время была занята работой: то подметала, то сгребала опавшую листву, то чистила дорожки от снега. И девочка, ну, конечно, она почти всегда была рядом с ней. Боже мой, они знают Ниночку, знают, куда я прихожу... Так вот почему так долго стоят цветы у Ниночки и всегда так чисто на могилке, словно и не падает на нее листва, и не засыпает снег. Я-то думал, что это Вера, что она все это делает. Даже поблагодарил ее, а она как-то странно промолчала, отвела глаза. А потом сказала: «Нина ведь тебе перед смертью говорила, что на меня ты можешь положиться». И мне неприятны были эти ее слова, потому что я понимал, что именно Вера хотела мне этим сказать. Но я не хочу этого. И Ниночка не может на меня сердиться».
— Так это вы, все эти годы вы, Боже мой, но я ведь не знал.— Николай Петрович не мог говорить, у него перехватило горло. Он поднял на руки девчушку и осыпал поцелуями ее щечки.— Родные мои, родненькие,— быстро-быстро заговорил он.— Спасибо вам, Господи, ну как же это я не понял, не заметил, ах, какой же я глупец, непростительный глупец...
— Не надо, пожалуйста, не надо, зачем вы так, успокойтесь.— Алла испуганно трясла его за руку.— Не надо, люди на нас смотрят.
Потом в машине Николай Петрович все-таки осмелился и спросил, почему она там работает.
— Ушла от мужа, жить негде, а здесь предоставили целый дворец,— просто ответила Алла.— Поначалу, конечно, было очень страшно. Я кладбищ вообще боюсь. Но делать-то нечего, деваться некуда, вот и привыкла.
— Так, значит, вы живете в этой избушке справа от входа? Мне почему-то часто казалось, что я слышу доносящиеся оттуда звуки рояля...
— И совсем не рояля, а пианино,— уснувшая было Аленка снова открыла глазки.— У нас пианино, дядя, мама играет, и я уже тоже умею, правда, мамочка?
— Правда, правда, спи, Аленка.— Алла прижала дочку к себе, и та быстренько засопела носиком.
КОГДА ПРИЕХАЛИ, Николай Петрович внес девчушку на руках в домик и бережно уложил на кровать. В доме было холодно, и он взялся растопить печку. Потом они все вместе пили чай, но после чая вдруг захотелось есть, и стали жарить тетину картошку.
— А между прочим, сегодня ведь Рождество,— задумчиво сказала Алла.
— Я знаю, и я рад, что встретил его с вами. И, знаете, за последние три года это мой первый праздник. Я не думал, что когда-нибудь в моей жизни еще будут праздники. А теперь...
Он замолчал, а потом, собравшись с духом, тихо спросил:
— Можно я завтра приду?
— Но вы же бываете здесь каждый день.
— Я там бываю каждый день, и так будет всегда, но можно мне приехать к вам?
Ему показалось, что она молчала бесконечно долго, прежде чем ответить. И в эти минуты или секунды ее молчания он абсолютно четко осознал, что от того, что скажет эта только что чудом обретенная и уже бесконечно дорогая ему женщина, зависит вся его жизнь: наполнится ли она вновь светом или суждено ей пройти в полумраке.
— Можно,— тихо сказала Алла,
... НОВЫЙ ГОД они встречали вместе. Аленка сама нарядила маленькую елочку, и они отнесли ее Ниночке. Красивая женщина в белом платье смотрела на них с улыбкой. Ушедшие всегда так добры к тем, кто остался.
Людмила КОДЗАЕВА


«ИНФОРМРАБОТНИЦА»

«ЕВРОРОСС» - ВЗРОСЛЫМ И ДЕТЯМ
Издательство для народа «ЕВРОРОСС» предлагает новые серии книг, рассчитанные на массового читателя.
В 1992 г. в этих сериях выйдут:
I. Серия «ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА - ТЕБЕ»:
«Правда о святом» (о Сергии Радонежском),
«История храма Христа Спасителя в Москве».
Серия имеет удобный формат, твердую обложку, иллюстрации известных художников.
II. Серия «СКАЗКИ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ»:
«Русские народные сказки», «Чешские народные сказки», «Украинские народные сказки».
Книги большого формата, цветная твердая обложка, цветные иллюстрации известных художников.
III. Трехтомник сказок из собрания А. М. Афанасьева:
«РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ» - подарочное издание.
IV. Серия «СОВЕТЫ ДЛЯ ЖИЗНИ»:
«Полезные советы», «Славянский травник», «Семья и ребенок», «Советы о земле». Цветная твердая обложка, цветные иллюстрации.
V. ОТДЕЛЬНЫЕ КНИГИ:
«Сказки русского народа». Большой формат, цветная твердая обложка, 280 стр., 19 руб.
«Сказки русских писателей». Большой формат, цветная твердая обложка, 300 стр., 19 руб.
«Разбойники России» (исторические рассказы об атаманах). Твердая обложка, 250 стр., 29 руб.
«Библия для детей» А. Соколова. Твердая обложка, иллюстрации Доре, 250 стр., 30 руб.
«Училище благочестия» (нравоучительные и забавные истории из жизни монахов). Твердая обложка 430 стр., иллюстрации, 29 руб.
«Рассказы из русской церковной истории». Твердая обложка, 440 стр., иллюстрации, 30 руб.
«Христианская жизнь по Добролюбию» (Русская Йога). Мягкая обложка, 240 стр., 28 руб.
«Православный Молитвослов» (сборник молитв). Миниатюрное издание, твердый переплет, 251 стр., 19 руб.
«Слово о полку Игореве». Подарочное издание, 110 стр., 15 руб.
VI. Поздравительные цветные открытки «С ДНЕМ АНГЕЛА» двух видов. Цена открытки 1 руб. 50 коп.
Стоимость одной книги любой серии от 15 до 19 рублей.
Аванс в сумме 30 рублей высылайте почтовым переводом по адресу: 117947, Коммерческий Востокстройбанк, р/с 463101, к/с 161531 МГУ Центрального Банка РСФСР г. Москвы, МФО 201791. Чтобы получить серию, отдельную книгу или открытку, в конверт вложите копию квитанции об оплате или копию платежного поручения, конверт со своим адресом, название серии, отдельной книги или открытки и отправьте по адресу: 121069, г. Москва, «Евроросс». Высылка книг гарантирована в течение 1992 г.
Справки: (095) 371-05-69.


СЕМЕЙНЫЕ СТРАНИЦЫ

Нестандартная ситуация
Снимаю монополию на мужа

Хочу рассказать о своей необычной семье. Дело в том, что у моего мужа две жены. Я была первой женой, и наша семья ничем не выделялась из прочих. Только муж у меня замечательный человек, и это далеко не только мое мнение. Если кратко, то он фантастически одаренный, волевой и трудолюбивый человек, очень добрый, скромный и предельно честный. Когда он полюбил другую женщину и, естественно, сказал мне об этом, моему горю не было конца — ведь у нас ребенок! Помню, тогда муж хотел умереть, настолько неестественной казалась ему ситуация, когда две женщины стали почти одинаково ему дороги. Это теперь мне просто об этом писать, а тогда я была в отчаянии от ревности и обиды. Конечно же, он боролся со своей второй любовью изо всех сил, но, наверное, это было очень трудно. Я с ужасом смотрела, как у меня на глазах умирает этот добрый, по-детски наивный любимый человек. И вспомнила я одну притчу, как мудрец решил спор двух женщин о том, кому из них принадлежит ребенок. Он сказал: «Возьмите его за руки и тяните каждая к себе, и я посмотрю тогда, чей он». И стали женщины тянуть ребенка, но вдруг одна сама отпустила его руку. И тогда мудрец отдал ей ребенка и сказал: «Вот она, настоящая мать, она не смогла причинить боль своему любимому малышу». Так разве я не люблю своего мужа?! Ведь моя любовь не зависит даже от того, любит он меня или нет. Настоящая любовь выше человеческих сил, потому она и бывает счастливой или несчастливой.
Одним словом, решила я уступить своего мужа сопернице, но только он и слышать об этом не хотел, говорил, что без меня не сможет так же, как и без нее, а потому выхода у него нет.
Благодарю Бога, что у меня нашлись силы победить свою ревность и устроить встречу. На мое удивление, она оказалась милой женщиной, очень близкой мне по состоянию души. Я была поражена: как это он смог выискать такую же беспомощную, добрую, не приспособленную к этому злому миру душу, как и он сам. Страхи мои оказались напрасными — муж любил нас совершенно одинаково, как человек любит солнце и воздух, мать и отца, двоих детей. Но как нам жить дальше? Все так не устроено... и тем не менее мы продолжали жить, все вместе приспосабливаясь к «окружающей среде». Нельзя сказать, что сразу все обстояло так уж замечательно. Всем нам пришлось изрядно помучиться. Но только такого человека, как наш муж, нельзя не любить. Не много есть таких мужей, которые даже для одной жены сделали бы столько, сколько наш сделал для каждой из нас.
У нас обеих прекрасные дети, и мы счастливы, любимы и любим замечательного человека. И еще хочу сказать, что это большое счастье, когда тебя любят без всяких оговорок, а просто как свою родную душу, и ради этого стоит бороться с трудностями, хотя, честно говоря, жертвовать нам пришлось немногим. Даже двоим нам гораздо легче делать ту домашнюю работу, от которой, к сожалению, никуда не деться и которую обычно выполняет одна женщина, и поэтому у семьи намного больше остается свободного времени, которое мы проводим в прекрасном активном отдыхе.
Только не бойтесь, что после публикации письма все мужчины станут обзаводиться вторыми женами, как бы не так! Вот любовница, это другое дело: пришел — ушел, а тут большая семья, дети, колоссальная ответственность и нагрузка. Вряд ли многие мужчины способны к полной самоотдаче ради счастья двух женщин. Даже мне кажется, что многие мужчины будут против двоеженства: а вдруг на их долю женщин не останется? Да уж, дорогие, очень может быть, особенно если после работы вы валяетесь на диване, стучите в домино или, еще хуже, дружите с зеленым змием.
О мужчинах я сказала, но и для многих женщин это трудно — нужно быть всегда красивой, умной и доброй, если хочешь, чтобы муж улыбался тебе так же, как и другой жене. Конечно, проще всего монополия на мужа, но посмотрите, до чего довели страну всякие монополии... На этот шаг способны только любящие, а не вышедшие замуж по расчету, только способные отделить главное от второстепенного.
По-разному складывается жизнь, но редко кто из женщин прощает мужу измену или влюбленность в другую женщину. А если вы не хотите терять любимого человека, что делать тогда? Девять лет назад я выбрала для себя: оставаться рядом, помогать во всем и не ревновать. Я не боюсь общественного порицания. Почему-то, когда муж пьет и бьет, считается нормальным у нас. Или когда брошенная жена мстит мужу, запрещая ему видеться с ребенком,— тоже в порядке вещей. А может, и наш вариант вполне нормален? Он необычен, но, уверяю вас, человечен.
С искренним уважением С. К.
г. Таганрог

ОТ РЕДАКЦИИ: Печатая это письмо под рубрикой «Нестандартная ситуация», мы намеренно не даем к нему свой комментарий, так как не считаем себя судьями. Но мы хотели привлечь внимание читателей к тому, как порой сложно и неожиданно могут решаться трудные ситуации в нашей семейной жизни. Эти люди распорядились своей судьбой так. Не будем бросать в них камень. Лучше задумаемся, как мы, как наши знакомые ведут себя в тех случаях, когда судьба помечает нас роковой меткой? Как тогда создавать счастье в этом противоречивом и замкнутом семейном мирке? Как прощать и жертвовать? Идти ли на компромиссы?
Давно уже нам пора поговорить, как членам семьи — ему-ей-им — действовать в экстремальных для семьи ситуациях. И пусть ваш опыт, прошедший через вашу жизнь, впитавший вашу боль и вашу любовь, подскажет тем, кто сейчас мучается и ищет, что нет неразрешимых проблем. Ждем ваших писем.

Кто ты в семье?
Я построил ледяной дом

Не удивляйтесь, что в женский журнал пишет мужчина. Я сделал в жизни ошибку, и только теперь это понимаю. Может, кому на пользу пойдут мои откровения. Я был молод, я имел тысячу дел и интересов, а вот на своих «почемучек» у меня не было времени. Я тратил на них деньги и считал — это по-мужски. Я не видел их в упор, ими занималась мать. Имею ли я сегодня право обижаться на то, что они меня в упор не замечают? Нет, они не плохие, они папу уважают, они отплатят добром. Но только тем, что от меня видели. Деньги, забота, приветливость. Но за всем стоит: бери, что хочешь, только не мозоль нам глаза. Я оказался вежливо устранен из их жизни. Жена до сих пор им первый друг и товарищ. Когда собираются вместе, какое непринужденное веселье, дурачатся, как дети, рассказывают свои секреты, просят совета. Вхожу я, и атмосфера сразу меняется. Мой совет звучит так, будто я вмешиваюсь в их жизнь. Их мое мнение не интересует. По-прежнему считают, что мне не до того? Конечно, когда я говорю, они вежливо слушают, обещают подумать, потом глядят на часы, вспоминают о делах — и дом пустеет. Выходит, это я всех разогнал, потому что без меня посиделки затягиваются далеко за полночь. Теперь сам стараюсь не мешать, и, знаете, это так удобно всем, когда я в своей комнате читаю газеты или мастерю что-то. Всегда я был в стороне от них, потому что считал, что есть более важные дела.
Вот так и получилось: нормальные мы люди, а душевного тепла нет. Смотрюсь в детей своих, как в ледяное зеркало, и хочется выпросить прощения за то, что когда-то они были для меня «мелкой проблемой», какие должно отдавать женщинам. Я сам виноват, я построил такой ледяной дом.
Пора возвращать мужчин в семью, пора всем повернуться к семье. Это уже вопрос выживания. Я понимаю, что многие мужчины от такой идеи будут отмахиваться изо всех сил, сам помню, каким был. Дело в том, что, возвратившись в семью, мужчине придется взять некоторые неприятные обязанности на себя, придется иногда постирать, вымыть пол и тому подобное, ведь от этого невозможно отгородиться, как сейчас, занятостью. Женщинам, возможно, трудно понять, но для мужчины эти мелочи смерти подобны, так как мы тверже вас помним об «отупляющей роли домашнего труда» и не любим тратить время на тяжелую и грязную работу (да, именно так выглядит для нас домашний труд!), за которую не получишь ни морального, ни материального вознаграждения и результаты которой назавтра не видны. Это и есть то серьезное препятствие, о которое сразу будут разбиваться многие хорошие идеи, ведь трудно понять, что стоит пожертвовать минимумом удобств, чтобы получить добрую отдачу. И тут должны помочь нам женщины, перевоспитать нас тактично, а главное — вырастить новое поколение мужчин, которое выберет семью.
Вы даже не знаете, женщины, насколько часто мы пытаемся выехать за ваш счет, даже вознося оды женщине, прославляя ее прекрасную, нежную, ласковую, мы зачастую ищем только удобную. И бываем за это наказаны судьбой. Что, кажется, лучше женской слабости, зависимости, заботливости и уступчивости, кто из мужчин не мечтает о такой жене? А оказывается порой, что именно из-за того, что жена зависит от тебя, ты зависишь от нее еще в большей степени. Была у меня возможность заняться более перспективной работой, но связанной с финансовым риском, я не смог этого сделать, так как жена моя была домохозяйкой, и лишить семью материального благополучия я не решился. Знакомые мужики обычно относились с завистью, вот, мол, можешь держать жену в руках, ты глава, ты кормилец семьи. Но не в моем характере стучать по столу и куражиться, наслаждаясь своей властью над домашними, к тому же моя жена никогда не стремилась принимать решения, боялась этого, предоставляла действовать мне. Я и действовал, кстати, часто в ущерб себе, своей карьере.
Если не любовь и доброта связывают семью, а всяческая зависимость от главы-мужа-кормильца, то какая же это семья? Всех их ждут в конце пустота и холод, а особенно главу.
Вот как получилось: я был деловой стороной семьи, а жена — душой. Мой вклад забылся, мои жертвы остались при мне, а душевного тепла, близости, соучастия между мной и детьми как не было, так и нет. Упустил я все, не те акценты расставил в семейных отношениях. За что жестоко расплачиваюсь. Может, кому из молодых отцов пригодятся мои мысли. При всей занятости, при каждодневной усталости помните: у вас есть семья, дети, надо заниматься ими, играть, читать, фантазировать, вместе ездить в отпуск, быть рядом, быть необходимым. Одним словом, вместе расти. И тогда вы построите теплый дом. И тогда вам не придется, как мне, прятаться от близких в своей комнате и, раскладывая жизнь свою, о многом жалеть.
С. Ямщиков
Крымская обл.

Горькое признание
Моя вина невосполнима

Мне 66 лет. Жизнь прожита. Воевал, трудился. Стремился сделать больше, лучше. Но если бы можно было повторить жизнь, я бы прожил ее по-иному, больше уделял внимания своей семье. Горько признаться, но столько сил потрачено бездарно на борьбу с лжецами, жуликами, власть имущими и подхалимами. Хотел навести порядок, справедливость, трудясь для общества. А в итоге остался в нищете. И еще, потерял любимого человека — жену. Обокрала меня под конец жизни наша бесплатная медицина. Врачи не соизволили вовремя сделать жене повторную флюорографию, и она попала на операционный стол, где умерла при удалении опухоли в легком. Если бы вовремя поставили правильный диагноз, не упустили время при обследовании, не ослабили организм антибиотиками — такого страшного финала не было бы.
С дорогой моей женой мы жили долго и счастливо, старыми понятиями о любви. В отличие от современных молодых людей нам постоянно хотелось быть вместе. Мы не отдыхали раздельно никогда. Нас разлучали только работа, мои многочисленные командировки. Сейчас, вспоминая, я их ненавижу. Любовь моей жены — бесценный дар. Она могла пожертвовать и своей жизнью ради моей. Она вырвана меня у смерти в 45 лет, когда на работе я свалился с инфарктом. Она выходила меня, хотя медицина уже развела руками. Она создала все условия для выздоровления, и я прожил с тех пор еще 21 год. Она была необыкновенной женщиной. Ее любили все — веселую, добрую, отзывчивую — и дети, и друзья, и сослуживцы. Она всегда была предельно терпелива, когда я приходил с работы взвинченный, раздраженный, усталый, выслушивала меня, успокаивала. Сколько ей досталось моих неприятностей, о своих она уж, наверное, умалчивала. Какое жестокое общество — крутит нами, отнимает здоровье, жизнь, а потом в одночасье забывает... Бездушное, безжалостное.
Моя жена умерла в 49 лет. Сгорела за один месяц. Я очень жалею, что за работой мало внимания и заботы дарил своей жене, семье. Моя вина невосполнима. Весь мой труд на общество растоптан, разворован дельцами-приспособленцами. Я нищ и в прямом, и в переносном смысле. Для чего я трудился и воевал?
Ф. Миронов
Москва.

фото А. ЖМУЛЮКИНА


СЕМЕЙНЫЕ СТРАНИЦЫ

РАЗВОД С ДЕТЬМИ

Ощущение вины не покидает меня теперь уже никогда. Вины, что вышла замуж. Вины, что родила дочь. Вины, что разошлась с мужем. Вины, что дочь рано вышла замуж, родила двоих детей и ей тяжело жить на свете.
Казалось бы, обычное дело — житейское. Маленькие детки — маленькие бедки. Но вот что такое беда, мы чаще себе представляем, как модель, как перспективу, и, конечно, не свою. Реальность представить труднее, так как неожиданной тяжестью наваливается, камнем висит на шее. Иди ищи ответы на вопросы. Вечные вопросы, но от этого не менее трудные. Даже если отбросить политические и социальные проблемы, все равно остается немало — трудности непонимания друг друга. Полное отсутствие душевного контакта, разлад. На закате двадцатого столетия люди пытаются искать контакты с другими цивилизациями. А здесь, на Земле, мы закопались в своих бытовых проблемах, замучились друг с другом. И знать не знаем, как обрести душевное равновесие, найдя простой человеческий подход к своим собственным взрослым детям. Зачем гоним так время? Зачем стремимся проживать побыстрее дни — от получки до получки, от класса к классу, потом институт, потом женитьба?
А что потом? Радость? Освобождение? Отдохновение? Моральное удовлетворение? Благодарность?
Нет, даже не гадайте.
Чувство горького разочарования, тщетности бытия, обидной обиды на детей, усталость, болезни, потрясающее непонимание друг друга, угрызения совести, непроходящее чувство вины, тихое забвение, а дальше... тишина.
Сидит передо мной все еще красивая, хотя и немолодая, женщина. Говорить ей трудно, слезы мешают, руки дрожат, нервничает, но рассказывает. С ее точки зрения, уникальную историю. Но, Господи, такую типичную!
— Понимаете, у нас прекрасная семья, жили всегда дружно, хотя наша семейная жизнь прошла в проходной комнате родителей мужа. Тогда и не помышляли об отдельных квартирах. Два сына выучились, материально сейчас обеспечены, хотя для того, чтобы им жениться, пришлось очень многим мне пожертвовать — разменять нашу квартиру, продать более или менее ценные вещи. Но оба сына теперь имеют квартиры, и, казалось бы, мы, старики, можем успокоиться, свой долг перед детьми выполнили, жить бы потихоньку, навещать внуков. Так нет — старший собрался разводиться с женой. Мы с ума сходим, а он говорит: не люблю, и все. А внук, которому тринадцать, что с ним будет? Мы с дедом уже немолоды, здоровья нет, если они разведутся, сын к нам в нашу однокомнатную придет, куда же еще? Собирали семейный совет — и те родители, и мы. Ну и что же? Ничего. Разговариваем, как с инопланетянами. Сноха требует выкуп — дубленку и квартиру в придачу в обмен на его свободу. Злые, жестокие эгоисты! Что нам-то делать?
Говорят, тяжело быть молодым. А легко ли быть пожилым? Особенно пятидесятилетней. Она меж всех огней стоит, как атлант, держит небо на собственных плечах. Сколько так она сможет продержаться? Не рухнуть? Кто ее пожалеет?
Вспоминаю еще одну судьбу. Как-то незаметно с возрастом расцвел букет болезней. Одного полиартрита хватит на всех. От боли по ночам корчилась, больницы не помогали, врачи тоже. Стала пить преднизолон — разнесло. Выхода не было. Жить надо, и болеть придется столько, сколько жить. И вот тут-то происходит счастливейшее событие — дочь выходит замуж, дарит внучку всем на радость. Растет внучка, а вместе с ней и заботы. Постирать, приготовить, погулять, уложить спать. Кто же все это сделает? Она, эта больная женщина, у которой порой на руки и на ноги взглянуть страшно. Как же это она ухитряется? А очень просто — еще увеличила дозу лекарств, подтянула потуже поясок, вдохновилась любовью к внучке — и вперед! Обрела, как говорится, второе дыхание. Да, конечно, она на пенсии, дочь работает, зять тоже, а вечером все есть хотят. Поэтому «топ-топ-топ» своими больными ногами по дому, глядишь, и сготовила ужин, присела на край ванны и своими больными руками все перестирала. Незаметно растет внучка, но ох как заметно сдает бабушка. Бывают недомолвки, бывают ссоры, но, слава Богу, никто никого не оскорбляет. Просто у старой матери остается тяжелый осадок и камень непонимания: почему так, когда силы на исходе, приходится начинать вторую новую трудную жизнь? Неужели дочка и зять не видят, как ей трудно, физически невыносимо? Да что физически, морально тоже не легче — смотреть, как зять запихивает малышке в рот конфеты, как скачет с ней по комнате, возбуждая перед сном? Да мало ли еще какие камни она носит в своей неуспокоенной душе. А говорить? Что говорить? Дочь любит зятя, вся вздрагивает при нем, зачем же его критиковать, все равно он ей ближе, дороже, чем старая, изношенная мать. Промолчит. И снова промолчит. А жалости или благодарности — стоит ли их ждать? Лишь бы у молодых лад в семье был. И она поспешит на кухню, превозмогая боль, успокаивая себя: не гонят, терпят...
Смирение — оно приходит к пожилым. От опыта ли, усталости, от понимания неизбежности боли и потерь. Смиренно нести свой крест, свою ношу умеют лишь старики. Хотя любая жизнь — и молодая в том числе — это ноша, требующая сил, напряжения, терпения, бесконечной работы. А легче или тяжелее эта ноша, уже зависит от каждого. Вот я не могу это объяснить своей дочери. Что надо считаться и с детьми, и с мужем, и с пожилыми родителями. Тонкое искусство — строить семейную жизнь, и ему надо учиться, тем более сейчас, когда напряжение висит в воздухе. Но бунтует, бушует молодая женщина, содрогается дом от ее гнева, удивляется муж и уже задумывается, а не лучше ли расстаться, чтобы не портить друг другу жизнь. И вот я, теща, должна бы броситься на защиту своей дочери, считая зятя инородным телом, но нет, не могу этого сделать. Я вижу, ощущаю, как медленно, но верно начинается разрушительная работа — вот уже и сваи зашатались, и дом покосился, и скоро рухнет все. Это сооружение, называемое молодая семья. А, впрочем, какая молодая? Десять лет прожито, можно бы и успокоиться — куда кто денется, двое детей и т. д. В том-то и дело, что никаких гарантий ни в любви, ни в семье не бывает, кроме прожитого вместе дня и радости по этому поводу.
— Ну и что,— говорит моя дочь, когда я призываю ее сменить гнев на милость,— и пусть уходит, одного сына — ему, другого — мне.
Конечно, я воспринимаю это как кокетство пока еще благополучной жены. Но я-то в отличие от нее уже точно знаю, что, если в доме неуютно, если теплый обед не ждет человека, пришедшего с работы, если дети не ухожены и не воспитаны, а жена все время в гневе и недовольстве, редкий мужчина не посмотрит на сторону...
— За десять лет я всего натерпелся,— говорит мне зять,— и на ее разрядки в мою сторону я смотрю, как на изменчивость погоды. Я много научился делать сам, но есть вещи, где женщина незаменима. Она же мать. Конечно, я ее люблю, во всяком случае, пока, хотелось бы улучшить и наш быт, и ее отношение к детям меня смущает, да и ко мне. Ведь и в интимной жизни она как будто великое одолжение делает. Обидно. Могло бы быть все иначе. Видно, вы в детстве ее избаловали, мало по рукам давали, ни в чем не отказывали, так что вы сами вырастили и выпестовали этот ее махровый эгоизм, извините, конечно...
А зять-то у меня умный. Он, оказывается, давно все понимает. И его можно понять. Но кто поймет меня — женщину, мать? Обвиненную справедливо, уличенную, униженную. Я чувствую себя обвешанной гроздьями вины. Какое счастье, что я могу уйти — закрыть за собой дверь и уйти в свой дом.
Когда-то обязательно нужно развестись с детьми, дать им возможность самим вершить свою жизнь. Хорошо бы разъехаться, но необязательно в этом дело. Если два поколения живут вместе — старшим надо перестроиться. Молодым не под силу, да еще если учесть наши собственные огрехи в их воспитании. Мы, опытные, мудрые, должны научиться не обижаться по пустякам, не читать им бесконечных нотаций — поздно! — постараться осовремениться, что ли. Пусть живут, как могут. А мы будем рядом нести свой крест. Им свой еще предстоит — их детки подрастают...
Валерия НАЗАРОВА

<- предыдущая страница следующая ->