каморка папыВлада
журнал Наука и жизнь 1967-05 текст-2
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 16:45

скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

1917-1967
ВЕЛИКОЕ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕ
Документы истории

НАУКА И ЖИЗНЬ
ХРЕСТОМАТИЯ
Советская поэзия

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ ПОЭЗИИ

Иногда мне кажется, что должен существовать кинотеатр, где изо дня в день шли бы суровые кинохроникальные ленты времен Великой Отечественной войны, представляющие самые разные стороны этой народной эпопеи. И я думаю, что какой бы сюжет ни возникал на экране, ему обязательно отыщется «аккомпанемент» в виде того или иного стихотворения, написанного иногда знаменитым, а иногда вовсе безвестным поэтом, — так много и в таких разных направлениях было сделано поэзией в военные годы.
Где начинался этот великий подвиг советской поэзии?
Даже не в первый день войны, хотя и он уже вызвал к жизни первые искры поэтических удач.
Он зарождался порой в тех студенческих аудиториях, где бурлили молодые и дерзкие поэты, павшие в первые же месяцы войны, ничего не успевшие сложить о ней самой, но уже на учебной скамье, как принято говорить, трубившие тревогу, звавшие своих сверстников вглядеться и вдуматься в ближайшее будущее.
Они были не столько первыми жертвами войны, сколько первыми ее бойцами; сбылось пророчество одного из них — Николая Майорова, погибшего на фронте 8 февраля 1942 года:
...пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
И чем дальше шла война, чем выше поднималась волна народной боли, народной скорби, народного гнева и воли к победе, тем сильней звучали эти ноты в творчестве поэтов самого разного склада.
И многие из поэтов до того слились с этой драматической порой, что при одном их имени она сразу встает перед глазами.
Алексей Сурков... Он был одним из тех, ному пришлось вооружать сограждан спасительной ненавистью к озверелому врагу. В дни горчайшего отступления он мечтал:
Чтоб от песни слезы застывали
Каплями смертельного свинца.
И в то же время его поэзия утоляла жившую в советских солдатах жажду любви и надежду на счастье. В его знаменитой песне «Землянка», написанной осенью 1941 года, каждый читатель видел что-то свое — так разное видят солдаты, задумчиво глядящие, как «бьется в тесной печурке огонь». И человеческая душа, ведавшая все опасности, которые ей грозят («...до смерти — четыре шага»), тем не менее поет в этих стихах, как гармоника, «вьюге назло», назло войне, назло смерти, назло врагу, думающему похоронить нашу Родину!
Константин Симонов... Думаю, что не ошибусь, если скажу, что не было в военные годы более известного лирического стихотворения, чем «Жди меня».
Из осажденного Ленинграда доносились мужественные голоса Николая Тихонова, создавшего в эту пору поэму «Киров с нами», Веры Инбер, написавшей поэму «Пулковский меридиан», и Ольги Берггольц, чей «Февральский дневник» сделался ее подлинным рождением как поэта со своим сильным, драматическим голосом, полным беспощадной искренности и захватывающей любви к своим родным ленинградцам. Подвигу ленинградцев посвящает вдохновенные строки Анна Ахматова.
Вспоминая о первом чтении поэмы белоруса Аркадия Кулешова «Знамя бригады», Твардовский писал: «...я, как и другие товарищи, по собственному опыту знавшие трудности фронтовых условий работы, просто дивился тому, как в этих условиях человек нашел время и силы написать такую большую вещь...»
До потрясающей, трагической простоты поднимается голос Павла Антокольского в финале поэмы «Сын»:
Прощай. Поезда не приходят оттуда.
Прощай. Самолеты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.
А сны только снятся нам. Снятся и тают.
Мне снится, что ты еще малый ребенок,
И счастлив, и ножками топчешь босыми
Ту землю, где столько лежит погребенных.
На этом кончается повесть о сыне.
И если тут звучит, вливаясь в голос воюющего народа, личное, отцовское горе, то в поэме «Зоя» Маргарита Алигер целиком приняла в свое сердце «чужую» судьбу, поняла ее, разделила горе близких героини... А впрочем, у кого из нас в дни войны была своя, отдельная от народа участь, не соприкасавшаяся в большом и малом с тем, чем жили десятки миллионов других людей?!
Среди множества эпических произведений, созданных на войне и о войне, совершенно исключительное место занимает «Василий Теркин» Александра Твардовского. Казалось, что с каждым номером газеты, где вновь возникал обаятельный образ этого бывалого солдата, в окопы и землянки заглядывал чудесный собеседник, умеющий шуткой поднять упавших духом, внушить веру в победу и разделить печаль о погибших, тоску о родном доме, тревогу о судьбе близких. Лев Толстой писал про «чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого,— любовь к родине». Так и теркинский героизм начисто лишен какой-либо претензии на эффект:
Не затем на смерть идешь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Хорошо б! А нет — ну что ж...
И в этой «Книге про бойца», и в завершенной уже после войны поэме «Дом у дороги», и в лирике Твардовский с редкостной силой запечатлел подлинно народный характер Великой Отечественной войны, призвал хранить вечную память о миллионах людей, отдавших свои жизни ради победы.
Не в силах перечислить всех тех поэтов, кто своим творчеством сражался вместе с народом в те суровые годы, кто запомнился нам поэмой или меткой, снайперской строкой стихотворного плаката, мы повторяем пророческие слова, прозвучавшие еще в разгар кровопролитных битв:
И Россия — мать родная —
Почесть всем отдаст сполна.
Горит у Кремлевской стены вечный огонь на могиле Неизвестного солдата.
Но еще за четверть века до того, как был он зажжен, на пожелтевших ныне страничках газет и журналов военных лет зажегся свой, поэтический вечный огонь, восславляющий великий подвиг советского народа.
Спасибо за это поэтам!
Андрей ТУРКОВ.

«ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!», «ВСЕ СИЛЫ НА РАЗГРОМ ВРАГА!» — эти лозунги стали знаменем в борьбе с фашистскими захватчиками.
Изготовление снарядов на Н-ском сибирском заводе. Июнь 1942 г.
Беспрерывным потоком идут на фронт танки, созданные в новых цехах Уралмашзавода. 1942 г.
Военпред принимает на уральском заводе самоходные пушки. 1943 г.


Алексей СУРКОВ.

* * *
Видно, выписал писарь мне дальний билет,
Отправляя впервой на войну.
На четвертой войне с восемнадцати лет
Я солдатскую лямку тяну.
Череда лихолетий текла надо мной,
От полночных пожаров красна.
Не видал я, как юность прошла стороной,
Как легла на виски седина.
И от пуль невредим и жарой не палим,
Прохожу я по кромке огня.
Видно, мать непомерным страданьем своим
Откупила у смерти меня.
Испытало нас время свинцом и огнем.
Стали нервы железу под стать.
Победим. И вернемся. И радость вернем.
И сумеем за все наверстать.
Неспроста к нам приходят неясные сны
Про счастливый и солнечный край.
После долгих ненастий недружной весны
Ждет и нас ослепительный май.

Под Ржевом.
Сентябрь, 1942.


Константин СИМОНОВ.
А. СУРКОВУ

* * *
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди.
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: «Господь вас
спаси!»
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси...
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась.
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды
молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти поселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну, что им сказать, чем утешить могли мы
их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:
«Родимые, Покуда идите, мы вас подождем».
«Мы вас подождем!» — говорили нам
пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился.
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

1941.

Советский пенициллин, полученный в лаборатории 3. В. Ермольевой, делал чудеса. «Вряд ли кто-нибудь из нас забудет первый исторический четверг в конце ноября 1942 года. С каким трепетом ждали мы, что скажут врачи о первых больных, которых лечили с помощью нашего пенициллина!» — вспоминает профессор Ермольева.

Специальный комбинат для производства минометов, мин и гранат разместился в глубокой штольне на берегу Северной бухты. Туда пришла девушка. У нее не было левой руки.
— Я Анастасия Чаус. Меня хотят эвакуировать, но я комсомолка и из Севастополя не уеду,— сказала она секретарю комитета комсомола. - Помогите остаться здесь. Хочу, как и прежде, работать штамповщицей.
- Но ведь надо давать не менее полутора норм в смену! — Многие не верили, что это можно сделать с одной рукой.
На одиннадцатый день в цехе на самом видном месте висел плакат: «Вчера Анастасия Чаус выполнила 215% плана за смену. Товарищи рабочие! Равняйтесь по Насте Чаус!». 1942 г.

Слесарь-стахановка уральского оборонного завода, изготовлявшего авиабомбы, И. Каштанова выполняла в годы войны норму на 300%.

Сверловщица Н-ского завода (Москва) нарезает ручные гранаты. 1941 г.

Детские сады и ясли Ленинграда были переведены в бомбоубежища. И только в короткие перерывы между обстрелами ребятишек выносили на воздух. 1942 г.

Хлебный обоз колхоза (Киргизская ССР) направляется на ссыпной пункт. 1942 г.

Академик В. С. Кулебакин (второй слева) в своей лаборатории на Урале. Идет исследование автоматического регулятора температуры воды для охлаждения двигателя. 1943 г.

Академик И. П. Бардин в лаборатории уральского филиала Академии наук СССР. 1943 г.

Композитор Т. Хренников выступает в госпитале перед ранеными бойцами. 1943 г.


Анна АХМАТОВА.

* * *
А вы, друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена,
Над вашей памятью не стыть плакучей
ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена!
Ведь все равно вы с нами...
Все на колени, все!
Багровый хлынул свет!..
И ленинградцы вновь идут сквозь дым
рядами,
Живые с мертвыми: для славы мертвых нет!

1944.


Сергей ОРЛОВ.

* * *
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...

Июнь 1944.


1942 год. Ленинград. В одном из читальных залов библиотеки имени Салтыкова-Щедрина.

Фабрика «Уралобувь». 1943 г.

Приемный пункт. Здесь принимают теплые вещи для бойцов Красной Армии. 1942 г.

Трудящиеся Свердловска за 12 дней построили два мощных цеха. В сорокаградусные морозы, в декабре 1941 года, когда земля была тверже гранита, свердловчане - домохозяйки, артисты, художники, парикмахеры, учащиеся трудились не покладая рук дни и ночи.

На открытии Северо-Ташкентского канала. Май 1942 г.


Ольга БЕРГГОЛЬЦ.
Февральский дневник
(Отрывок)

...Настанет день, и, радуясь, спеша,
еще печальных не убрав развалин,
мы будем так наш город украшать,
как люди никогда не украшали.
И вот тогда на самом стройном зданье
лицом к восходу солнца самого
поставим мраморное изваянье
простого труженика ПВО.
Пускай стоит, всегда зарей объятый,
так, как стоял, держа неравный бой:
с закинутою к небу головой,
с единственным оружием — лопатой.
О древнее орудие земное,
лопата, верная сестра земли,
какой мы путь немыслимый с тобою
от баррикад до кладбища прошли!
Мне и самой порою не понять
всего, что выдержали мы с тобою.
Пройдя сквозь пытки страха и огня,
мы выдержали испытанье боем.
И каждый, защищавший Ленинград,
вложивший руку в пламенные раны,
не просто горожанин, а солдат,
по мужеству подобный ветерану.
Но тот, кто не жил с нами, не поверит,
что в сотни раз почетней и трудней
в блокаде, в окруженье палачей
не превратиться в оборотня, в зверя...


В годы Великой Отечественной войны рабочие вставали на фронтовые вахты, работали, сутками не отходя от станков, жили одной мыслью: больше продукции для фронта... Но возможности станка имеют определенный предел. Тогда фрезеровщик Дмитрий Босый сконструировал приспособления к станку.
«Я сконструировал несколько специальных фрез. Для обработки выбрал наиболее сложную, дефицитную деталь. С помощью своих приспособлений работал одновременно на трех фрезерных станках. 12 февраля, когда весь город встал на трудовую вахту в честь 24-й годовщины Советской Армии, я выполнил норму на 1 480 процентов»,- писал Дмитрий Босый.
Его почин был подхвачен рабочими самых различных специальностей, а слово «тысячник» стало популярным на заводах, рудниках, стройках. Весной 1942 года Дмитрий Босый одним из первых рабочих нашей страны был удостоен звания лауреата Государственной премии.

Колхозники Южно-Казахстанской области делают тачанки для Красной Армии. 1942 г.

Производство минометов. Ушедших на фронт отцов заменили подростки-сыновья. Москва. 1941 г.

«Московские подростки зимы 41 и 42 года! Когда-нибудь хороший детский писатель напишет о них замечательную книгу. Они были всюду. Они заменили отцов на заводах. Они делали автоматы, гранаты, мины. Они дежурили в госпиталях, заменяя сиделок и сестер. Они дежурили во время воздушных тревог в постах местной противовоздушной обороны. Они в своих школьных мастерских клеили пакеты для подарков и посылок, делали жестяные кружки и вязали варежки и перчатки. Они были тоже защитниками Москвы, как и их взрослые братья, сестры, отцы. И если когда-нибудь в столице на площади будет воздвигнут памятник обороны Москвы, то среди бронзовых фигур рядом с отцом, держащим автомат в руках, должен стоять его... сын, сделавший ему этот автомат осенью 1941 г.».
(Константин СИМОНОВ).


Николай МАЙОРОВ.

* * *
Нам не дано спокойно сгнить в могиле,—
Лежать навытяжку и приоткрыв гробы,—
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.
Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.

* * *
О нашем времени расскажут.
Когда пройдем, на нас укажут
И скажут сыну:— Будь прямей,
Возьми шинель — покроешь плечи,
Когда мороз невмоготу.
А тем — прости: им было нечем
Прикрыть бессмертья наготу.

1941.


Юлия ДРУНИНА.

* * *
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы —
девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты:
То юность моя в огне.
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.

1942.


Сергей НАРОВЧАТОВ.
В те годы

Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.
В своей печали, древним песням равной,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
— Россия-мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?

1941.


Владимир ЖУКОВ.

* * *
В проломах стен гудит и пляшет пламя.
Идет война родимой стороной...
И вновь и вновь бессонная, как память,
старушка мать склонилась надо мной.
Горячий пепел жжет ее седины,
но что огонь, коль сын в глухом бреду!
Так повелось, что мать приходит к сыну
сквозь горький дым, несчастья и беду.
А сыновья идут вперед упрямо,
родной земле, как матери, верны...
Вот потому простое слово «мама»,
прощаясь с жизнью, повторяем мы.

1943.


Как только началась Великая Отечественная война, старый, кадровый рабочий, пенсионер А. Тислин вернулся на завод. За годы войны он подготовил не один десяток квалифицированных рабочих. Свердловск. 1942 г.

Бой идет в цехах Сталинградского тракторного завода. Январь 1943 г.


Борис ПАСТЕРНАК.
Бобыль

Грустно в нашем саду.
Он день ото дня краше.
В нем и в этом году
Жить бы полною чашей.
Но обитель свою
Разлюбил обитатель.
Он отправил семью,
И в краю неприятель.
И один, без жены,
Он весь день у соседей,
Точно с их стороны
Ждет вестей о победе.
А повадится в сад
И на пункт ополченский,
Так глядит на закат
В направленье к
Смоленску.
Там в вечерней красе
Мимо Вязьмы и Гжатска
Протянулось шоссе
Пятитонкой солдатской.
Он еще не старик
И укор молодежи,
А его дробовик
Лет на двадцать моложе.

Июль 1941.


Александр ТВАРДОВСКИЙ.
В час мира

Все в мире сущие народы,
Благословите светлый час!
Отгрохотали эти годы,
Что на земле застигли нас.
Еще теплы стволы орудий,
И кровь не всю впитал песок,
Но мир настал.
Вздохните, люди,
Переступив войны порог!..

1945.


Михаил ЛУКОНИН.
Пришедшим с войны

Нам не речи хвалебные,
Нам не лавры нужны,
Не цветы под ногами
Нам, пришедшим с войны.
Нет,
не это!
Нам надо,
Чтоб ступила нога
На хлебные степи,
На цветные луга.
Не жалейте,
не жалуйте отдыхом нас.
Мы совсем не устали.
Нам — в дорогу как раз!
Не глядите на нас с умилением,
не
удивляйтесь
живым.
Жили мы на войне!
Нам не отдыха надо
И не тишины.
Не ласкайте нас званьем
«Участник войны».
Нам —
трудом обновить
Ордена и почет,
Жажда трудной работы
Нам ладони сечет.
Мы окопами землю изрыли,
пора
Нам точить лемехи
И водить трактора.
Нам пора,
звон оружья —
на звон топора,
Посвист пуль —
на шипенье пилы
и пера.
Ты прости меня, милая,
Ты мне жить помоги.
Сам шинель я повешу,
Сам сниму сапоги.
Сам себя поведу,
Где дома и гроза,
Пальцы в пальцы вплету,
И глазами — в глаза.
Я вернулся к тебе,
Но кольцо твоих рук
Не замок,
не венок,
не спасательный круг.

1945.


Музей-усадьба Л, Н. Толстого «Ясная Поляна». Так выглядела после ухода врага знаменитая комната со сводами, где был написан роман «Война и мир». Январь 1942 г.

Одна из комнат Дома-музея П. И. Чайковского. На полу свалены в кучу ноты, рукописи великого композитора, гитлеровские бандиты отапливали ими гараж. Декабрь 1941 г.


<- предыдущая страница следующая ->


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz