<- предыдущая страница следующая ->

НАДПИСЬ НА КАМНЕ
А. МОНГАЙТ, доктор исторических наук.

В одном из залов Государственного Эрмитажа находится мраморная плита с древнейшей русской надписью XI века. Это знаменитый Тмутараканский камень, надпись которого сообщает, что в 1068 году князь Глеб Святославич измерил по льду ширину Керченского пролива («мерил море по леду от Тъмутарокана до Керчева»). Результаты измерения дали 14 тысяч сажен.
Скромная на первый взгляд надпись, сообщающая о каком-то второстепенном факте (какой-то князь почему-то вздумал «измерить море», и еще более непонятно, почему вздумал сообщить об этом своем «подвиге» потомкам), представляет большой научный интерес и вот уже свыше 150 лет является объектом научных споров. Да еще каких споров! Страстных, беспощадных, с обвинением научных противников в невежестве, подлоге или в лучшем случае в слабости аргументов, «которые просто стыдно читать».
Надпись содержит всего 67 букв, а о ней написаны десятки научных трудов, сотни страниц специальных исследований, упоминания о ней можно встретить чуть ли не во всех сочинениях по ранней русской истории от учебников до обширных научных трактатов.
Первая публикация Тмутараканского камня и исследование его принадлежит А. И. Мусину-Пушкину. Это изданная в 1794 году книга большого формата «Исследование о местоположении древнего Тмутараканского княжества». В посвящении сказано, что это исследование и издание предпринято по повелению Екатерины и что автор пользовался ее советами. Издана книга по тем временам роскошно — 140 страниц in quarto с указателем имен и географических названий, с рисунками. Однако источники знаний автора довольно ограниченны, а цели его прозрачны. По словам одного исследователя, Мусин-Пушкин в этой исторической диссертации показал, что он есть аристократ, кокетничающий эрудицией, патриот и царедворец, но не строгий ученый.
Здесь нам придется отвлечься от Тмутараканского камня и рассказать читателю, что же такое Тмутараканское княжество.

ТМУТАРАКАНСКОЕ КНЯЖЕСТВО
Впервые Тмутаракань упоминается в летописи под 988 годом: рассказывая о 12 сыновьях князя Владимира, летописец сообщает, что один из них, Мстислав, был посажен князем в Тмутаракани. Под 1022 годом в летописи говорится о том же Мстиславе, который владел Тмутараканью и пошел на касогов (так русские называли обитавших в Прикубанье адыгов). «Узнав же об этом, князь касожский Редедя вышел навстречу ему. И, когда стали оба полка друг против друга, сказал Редедя Мстиславу: «Чего ради будем губить наши дружины? Но сойдемся и сами поборемся. И, если одолеешь ты, возьмешь имущество мое, и жену мою, и детей моих, и землю мою. Если же я одолею, то я возьму все твое». И сказал Мстислав: «Будь так». И сказал Редедя Мстиславу: «Не оружием будем биться, а борьбою». И схватились бороться крепко и долго боролись, и начал изнемогать Мстислав, ибо был велик и силен Редедя. И сказал Мстислав: «О пречистая богородица, помоги мне! Если же одолею его, построю церковь во имя твое». И, сказав это, ударил Редедю о землю. И, выхватив нож, зарезал Редедю. И пошел в землю его, взял все имущество его, и жену его, и детей его, и дань возложил на касогов. И, вернувшись в Тмутаракань, заложил церковь святой Богородицы и построил ее, стоит она и до сего дня в Тмутаракани».
Легенда о единоборстве Мстислава и Редеди указывает на касогов как соседей Тмутаракани. Впрочем, русские совершали в это время и очень далекие походы, и потому сама по себе война с касогами еще не определяет местоположение Тмутаракани.
Киевский и Черниговский князья поддерживали связь с Тмутараканью в XI веке, поддерживал эту связь и Киево-Печерский монастырь. Монах Киево-Печерского монастыря Никон, знаменитый летописец, в 1061 году бежал в Тмутаракань от гнева киевского князя Изяслава. В Тмутаракани Никон принимал активное участие в политической жизни и пробыл там 5 лет. Затем он по поручению жителей Тмутаракани поехал в Чернигов к князю Святославу, чтобы просить у него сына Глеба на Тмутараканское княжение. В 1073 году Никон вернулся в Тмутаракань.
Последнее известие о Тмутаракани содержится в летописи под 1094 годом, когда князь Олег Святославич пришел из Тмутаракани с половцами к Чернигову. В дальнейшем Тмутаракань совершенно исчезает со страниц летописей, и лишь в «Слове о полку Игореве» его автор вспоминает о Тмутаракани и в уста бояр Игоря вкладывает пожелание «поискати града Тьмутараканя», то есть добыть, вернуть какой-то далекий и забытый город.
Таким образом, русские историки XVIII века знали из летописи, что когда-то, в XI веке, существовал город Тмутаракань, в котором княжили князья из Черниговского дома. Может быть, это был даже не только город, а область, целое княжество. Но где оно было, этого никто не знал. Никаких следов его на поверхности земли или даже в памяти народной не сохранилось.
Знаменитый историк В. Н. Татищев (1686—1750 годы) считал, что Тмутаракань находилась в Рязанской области. А. Лызлов (XVII век) и П. Рычков (1774 год) искали ее вблизи Астрахани. Князь М. М. Щербатов (1733—1790 годы) видный историк и публицист, в своей «Истории Российской от древнейших времен» назначал Тмутаракани место близ Азова. И. Н. Болтин (1735—1792 годы) в своих «Критических примечаниях генерал-майора Болтина на первый и второй томы истории князя Щербатова» считал, что Тмутаракань следует искать в верховьях реки Ворсклы.
В то же время профессор Санкт-Петербургской Академии наук Г. З. Байер (1694—1738 годы) писал в 1736 году, что «Тмутаракань есть самое то место, которое цесарь Константин Порфирородный Таматаркою называет и полагает против Босфора или Керчи. Ныне называется сие место на турецких ландкартах Темрюк и лежит против крепости Тамана в северо-восточной стороне подле Меотического (Азовского) моря».
Мнение Байера требует разъяснений. Константин Порфирородный — византийский император, правивший с 913 по 959 год, но государственному правлению предпочитавший литературные занятия. В своем сочинении «Об управлении империей» он упоминает город Таматарху, лежащий на берегу Босфора — Босфором тогда и прежде греки называли Керченский пролив, однако прибавляли к его названию Киммерийский (по имени жившего здесь когда-то народа) в отличие от пролива Босфора Фракийского, соединяющего Черное и Мраморное моря. Темрюк же находится рядом с Таманью, и поэтому предположение Байера близко к мнению другого историка, Эмина, который писал, что Тмутаракань была на острове Тамань.
Так предполагали одни ученые, но с ними не соглашались и спорили другие. Для решения ученого спора необходимы были веские доказательства, и вот такое нашлось. Да еще какое! Камень, написанный старинным русским письмом с упоминанием Тмутаракани и указанием ее расстояния от Керчи, то есть с указанием ее точного местоположения.
И вдруг вместо торжества обидное недоверие. Но прежде расскажем, как был найден камень.

ИСТОРИЯ НАХОДКИ
Во второй половине XVIII века Россия, воспользовавшись военным и экономическим упадком Турецкой империи, захватила в успешных войнах с Турцией земли в Северном Причерноморье и Приазовье, получила выход к Черному морю и приступила к хозяйственному освоению своих южных окраин. В правительстве Екатерины II в турецких делах, да, впрочем, не только в турецких, а, пожалуй, во всех делах Российской империи — и внутренних и внешних,— начиная с 1774 года важнейшую роль играл Григорий Александрович Потемкин (позднее получивший титул «светлейшего князя Таврического»).
В 1776 году Потемкина назначили новороссийским, азовским и астраханским генерал-губернатором, в 1783 году он успешно осуществил свой проект присоединения Крыма к России. Потемкин стремился превратить Южную Россию в богатый край и, не щадя ни денег, ни людей, закладывал города, учреждал фабрики, разводил леса и виноградники, приглашал колонистов. Но все это делалось поспешно, необдуманно, и поэтому многое было начато и брошено. Академик Паллас, объезжая южные губернии России, всюду видел «полуразрушенные фабрики, неудачно заведенные и оказавшиеся негодными рассадники тутовых деревьев, остановившие свои действия роскошно устроенные заводы и пр.».
В этих грандиозных нереализованных проектах Потемкин действовал целиком в духе времени и в духе, характерном для всего царствования Екатерины, о которой английский посланник в донесении своему правительству писал: «Она нисколько не любит своего народа и не приобрела его любви; чувство, которое в ней пополняет недостаток этих побуждений к великим замыслам,— безграничная жажда славы; приобрести эту славу для нее гораздо важнее истинного блага той страны, которою она управляет. Это, по-моему, ясно следует из положения здешних дел, если рассмотреть его беспристрастно. Без этого предположения мы должны были бы обвинить ее в непоследовательности и сумасбродстве, видя, как она предпринимает огромные общественные работы, основывает коллегии и академии по чрезвычайно обширным планам и с огромными издержками, а между тем ничего не доводит до конца и даже не доканчивает зданий, предназначенных для этих учреждений. Нет сомнения, что таким путем растрачиваются огромные суммы без малейшей реальной пользы для этой страны, но не менее несомненно и то, что этого достаточно для распространения молвы об этих учреждениях между иностранцами, которые не следят, да, в сущности, и возможности не имеют следить за их дальнейшим развитием и результатами».
Потемкинские мероприятия на юге России, когда лихорадочная поспешность и хвастовство заставляли воздвигать фасады домов, за которыми настоящих домов-то и не было, получили образное, вошедшее в поговорку название «потемкинских деревень».
Неслыханная расточительность была проявлена при путешествии Екатерины в Южную Россию в 1787 году. На это была назначена сумма расходов в 10 миллионов рублей, но она оказалась недостаточной. В эту сумму не входят расходы Потемкина по постройке домов, разведению садов, устройству базаров. На 25 станциях от Кайдака до Херсона (это 350 верст, седьмая часть всего путешествия) было приготовлено 10 480 лошадей, 5 040 извозчиков и 9 636 седел. Все вновь построенные дворцы и помещения, в которых императрица останавливалась, были обставлены новой мебелью. Эта непомерная роскошь пышного двора Екатерины производила особенно тяжелое впечатление на фоне лишений, которые терпел народ.
Готовясь к путешествию Екатерины в Крым, стали приводить в порядок все вновь присоединенные города, в том числе и Тамань, которую, впрочем, императрица и не собиралась посетить. Гораздо более важной для судеб Тамани была подготовка ко второй турецкой войне, начавшейся вскоре по отъезде Екатерины. Здесь было выстроено укрепление, хотя и временное, но соответствующее современному уровню европейской фортификации. На высоком берегу залива была поставлена земляная крепость с тремя бастионными фортами, с узким рвом и мостом через ров. В крепости было несколько зданий: казарма, дом коменданта, гауптвахта. При постройке этих зданий был использован камень, взятый из развалин турецкой крепости. Что же касается самого городка Тамани, то он состоял из полутора сотен мазанок, окруженных каменными заборами, и оставался ничтожным даже спустя 50 лет, когда Лермонтов писал о нем: «Тамань — самый скверный городишко из всех приморских городов России».
В городке стоял батальон егерей, которым командовал премьер-майор Христофор Карлович Розенберг. Вот ему-то и приписывают находку Тмутараканского камня. Обстоятельства этой находки остались неясными. Позже, когда возникли споры о камне и было предпринято расследование, так и не удалось окончательно установить не только кем, но и когда он был найден. По-видимому, Розенберг занялся строительными работами, чтобы подготовить казармы для прибывающих на Тамань войск. Тогда-то егерями и был найден камень, который уложили у порога казармы в качестве приступки. Очень странное место для хранения камня, если видели на нем надпись и понимали его ценность! Но не менее странно, что камень тащили издалека, не разбив его на месте на части, если он нужен был только в качестве приступки. Ведь весил он 54 пуда (864 кг)!
Во всяком случае, академик Паллас утверждает, что камень был найден и сохранен Розенбергом. Вероятно, это утверждение основано на словах самого Розенберга, который «интересовался древностями» 1.
1 Интерес к древностям в то время проявляется в очень разных формах, иногда приносивших огромный вред. Так однофамилец нашего Розенберга, генерал, в поисках древностей взорвал порохом знаменитый «золотой курган» в Керчи.
25 августа 1792 года первая партия казаков-черноморцев в количестве 3 847 человек высадилась на Тамани. Они прибыли на гребных судах, которыми командовал капитан бригадирского ранга Павел Васильевич Пустошкин. Пустошкин провел в Тамани не более 10 дней, сгрузив все на берег и перевезя артиллерию для крепостного вооружения. Из Керчи он отправился в Севастополь и оттуда доносил председателю Черноморского адмиралтейского правления адмиралу Мордвинову об окончании операции и между прочим: «В Таганрог (там был тогда временно Мордвинов.— А. М.) на транспортном судне имею честь послать в(ашему) в(ысокому) пр(евосходительству) большую мраморную доску с надписью, сделанною рукою при князе Глебе, которая весьма любопытна, но считаю, что не застанет оная вас в Таганроге, когда же прибуду сюды, буду иметь честь доставить ее к вам в Николаев».
По-видимому, Пустошкин придавал большое значение найденному камню, так как послал его Мордвинову специальным транспортом.
Где хранился камень в течение почти года, неизвестно. А затем последовал приказ Екатерины вернуть камень на место. 4 июля 1793 года таврический губернатор С. С. Жегулин писал таврическому вице-губернатору К. И. Габлицу: «Милостивый Государь мой Карл Иванович!
Ея императорское величество высочайше повелеть соизволила, чтобы известной камень, найденной на острове Фанагории (так иногда называли полуостров Тамань.— А. М.), и взятой оттуда господином бригадиром Пустошкиным, перевезен был на прежнее место, откуда взят, и оставлен тут был впред до указу, с устроением приличного в округ его ограждения, и чтобы снята была его мера, а больше всего слова на нем находящияся в точной их величине и почерке; и рисунок сей дабы поднесен был ея императорскому величеству».

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ «МАТУШКИ-ИМПЕРАТРИЦЫ».
Почему же императрица так заинтересовалась камнем?
Принцесса Ангальт-Цербстская София-Фредерика-Августа (родилась она в 1729 году и происходила из бедного немецкого княжеского рода) в результате дворцового переворота была в 1762 году возведена на русский престол и царствовала под именем Екатерины II, а в историю вошла с присвоенным льстивыми царедворцами и историками прозвищем «Великой». Екатерина обладала редкими способностями и трудолюбием. В короткое время она изучила русский язык, но за всю свою жизнь не смогла победить русской орфографии и, как говорят, умела в русском слове, состоящем из трех букв, сделать четыре ошибки: вместо «еще» писала «исчо».
Она много читала, приобрела обширные познания и была в числе самых образованных людей ее времени. Однако познания ее «отличались не столько глубиною и основательностью, сколько широтою и разнообразием», как заметил один из историков ее царствования. Но если говорить о главных чертах ее характера, то это, конечно, были непомерное честолюбие, скорее тщеславие и властолюбие. О своем стремлении к власти и о том, что она не была разборчива в средствах для достижения этой цели, признается с циничной откровенностью сама Екатерина в своих записках. Жажда славы была сильнейшей пружиной деятельности Екатерины II. Выше уже была приведена цитата из донесения английского посланника, отмечающего эту черту в деятельности императрицы.
Екатерина много писала: статьи для издававшихся журналов, драматические произведения, сказки и повести, учебники для своих внуков и т. п. Больше всего ею написано писем на русском, французском, немецком языках. Эти письма очень часто являются попросту болтовней с приятелями и подругами, так что приходится удивляться, как могла себе позволить такую роскошь женщина, стоявшая во главе одной из великих европейских держав. Но много писем деловых и писем по разным отвлеченным и философским проблемам, в том числе, вероятно, рассчитанных на пропаганду и прославление просвещенной русской императрицы. Историк В. О. Ключевский писал о сочинениях Екатерины: «Припоминая, как она много училась и размышляла, мы удивимся сухости и бесцветности ее изложения, бедности ее воображения, сдержанности, даже скудости ее мыслей и чувств. В ее сочинениях не найдете ничего, что поражало бы, что врезывалось бы в память. Здесь нет ни смелых оборотов мысли, ни даже удачных фраз; всего меньше найдете вы у ней простоты, непринужденности чувств».
Собрание всего, что было написано Екатериной, составило бы большую библиотеку, и немалое место в ней заняли бы ее сочинения по истории России. Начиная с 1783 года для Екатерины делались многочисленные выписки из летописей, в монастырях искали старинные рукописи. Однако Екатерина рассматривала историю как средство идеологического воздействия и поэтому не особенно заботилась о научной обоснованности. В конечном итоге ее сочинения по истории не содержат ничего оригинального, по существу она лишь слегка подправляла или излагала работы современных историков, но делала это с большим увлечением и трудолюбием.
9 мая 1792 года она писала барону Гримму: «Ничего не читаю, кроме относящегося к XIII в. Российской истории. Около сотни старых летописей составляют мою подручную библиотеку. Приятно рыться в старом хламе». 12 января 1794 года она писала тому же своему корреспонденту: «У меня все был недосуг благодаря делам и старинным летописям. Дошедши до 1321 г. я остановилась и отдала переписывать около восьмисот страниц, нацарапанных мною. Представьте, какая страсть писать о старине, до которой никому нет дела и про которую, я уверена, никто не будет читать, кроме двух педантов: один из них мой переводчик Фолькнер, другой — библиотекарь Академии Буссе. А между тем, я очень довольна, что привела в порядок все относящееся до истории и сделала лучше всех, кто брался за эту работу до сих пор. Я тружусь точно за деньги: так корплю, так стараюсь, кладу в дело весь свой ум и сообразительность, и всякий раз, как напишу страницу, восклицаю: «Ах, как это хорошо, мило, восхитительно!» Но, конечно, я никому об этом не говорю, кроме вас; вы понимаете: надо мною стали бы смеяться...»
Эти занятия русской историей продолжались до конца жизни Екатерины. Автор обширной «Истории Екатерины Второй» А. Брикнер писал: «Можно думать, что страсть к занятиям историей отдаленных веков находилась в некоторой связи с раздражением императрицы по поводу событий французской революции. Подобно тому, как немного позднее и в Западной Европе, в эпоху реакции против революции и Наполеона, начали процветать научные занятия историей, литературой, искусством средних веков, и Екатерина, огорченная торжеством французского оружия, заключением Базельского мира и пр., как бы искала успокоения в изучении истории варяжского вопроса, в чтении Нестеровой летописи, в исследовании частностей первоначального развития государственной жизни России».
Итак, занятия Екатерины II русской историей вполне объясняют ее интерес к Тмутараканскому камню и приказ «срисовать» его.
Впрочем, это не единственное объяснение. Были для того и причины политические,— но о них мы скажем дальше.

ЛЮБИТЕЛИ РУССКОЙ СТАРИНЫ
Но занятия «матушки-императрицы» отечественной историей имели одну положительную сторону; они оживили интерес к этой науке вообще. Архивы сделались доступными ученым, издавалась «Древняя российская вивлиофика», экспедиции академика Палласа, Гмелина, Лепехина доставляли материалы по археологии и этнографии. В высшем обществе стало модным интересоваться древностями и собирать их.
Одним из таких любителей и собирателей русской старины был граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин. (Впрочем, тогда он еще не был графом, графский титул был ему дан лишь в 1797 году, после того времени, к которому относятся описываемые нами события.) Карьера Мусина-Пушкина была блестящей, но в общем обычной для екатерининских вельмож. Он родился в богатой помещичьей семье (его отец владел четырьмя тысячами крестьян). Тринадцатилетним мальчиком поступил в артиллерийское училище, а в 28 лет был уже генерал-адъютантом при князе Г. Г. Орлове. Происхождение и связи, а потом поддержка хотя и удаленного в то время от царского двора, но все еще влиятельного Орлова позволили Мусину-Пушкину занять должность церемониймейстера двора, открывавшую дорогу к дальнейшему возвышению в должностях и званиях. С 1791 года он занимал должность обер-прокурора святейшего Синода.
Обер-прокурор назначался из гражданских лиц для руководства деятельностью Синода — высшего органа управления православной церковью в России.
Вряд ли кто-нибудь, кроме специалистов-историков, стал бы вспоминать в наши дни имя одного из многочисленных царских сановников, если бы не интерес Мусина-Пушкина к древностям. Сейчас его имя знает каждый русский культурный человек, так как оно связано с открытием «Слова о полку Игореве». Обстоятельства, при которых «Слово» оказалось в собрании Мусина-Пушкина, остались невыясненными, но через него этот памятник стал известен русскому обществу.
Собрание древностей Мусина-Пушкина было обширно, замечательно и пользовалось большой славой. Многочисленные комиссионеры скупали для него древние рукописи и монеты, платя вдвое против их веса. Многие книги и бумаги были завещаны или подарены графу разными лицами, в том числе и Екатериной II. Не гнушался, по-видимому, Мусин-Пушкин и присвоением драгоценных рукописей из монастырских архивов, доступных ему по обер-прокурорской должности и вследствие специального указа Екатерины о «собрании из монастырских архивов и библиотек всех древних летописей и других до истории касающихся сочинений».
Среди рукописей Мусина-Пушкина находились Лаврентьевская, Псковская и Никоновская летописи, Книга Большому чертежу и т. д. По словам Н. М. Карамзина, рукописный материал этого собрания был так велик, что его не только прочесть, но даже пересмотреть в короткое время было невозможно. Полная опись всего собрания А. И. Мусина-Пушкина нам неизвестна, и трудно себе даже представить, что погибло вместе с рукописью «Слова о полку Игореве», когда сгорел в 1812 году, во время нашествия Наполеона на Москву, великолепный особняк графа на Разгуляе вместе с принадлежащей графу коллекцией.
Точно неизвестно, какие мотивы вызвали страсть Мусина-Пушкина к коллекционированию и его интерес к русской истории. Коллекционером он стал довольно поздно, когда ему было 47 лет и когда он занимал уже солидное общественное положение. Поэтому некоторые историки считают, что желание возвыситься, приобрести милость при дворе вряд ли могло служить побудительным мотивом для собирания древностей. Скорее это было желание прослыть просвещенным любителем российской истории и тем самым выиграть в общественном мнении.
Это утверждение не совсем верно. Царский двор, в особенности двор тщеславной Екатерины,— это особый мир, в котором мнение императрицы и милость императрицы ставились выше всего. Екатерина занималась русской историей, и лучшим способом приблизиться к ней в эти годы было заинтересовать ее своим собранием. И в самом деле, собрание Мусина-Пушкина было столь обширно, что «Великая Екатерина, узнав о сем, удостоила его личного с собою обращения». Она осмотрела собранные Мусиным-Пушкиным некоторые летописи и бумаги петровского времени и часть их оставила у себя, а вместо того пожаловала ему несколько писанных на пергаменте книг, рукописей и бумаг, находившихся у нее в кабинете, «кои самой ей читать было трудно», и поручила сделать из них выписки обо всем, что касается русской истории.
7 ноября 1791 года секретарь Екатерины А. В. Храповицкий записал: «При волосочесании призван для разговора об истории и о редкостях, представленных А. И. Мусиным-Пушкиным. Это был рубль, неизвестно которого Владимира, в нем 1/4 фунта чистого серебра». «Монета», представленная Мусиным-Пушкиным, если она в самом деле весила 1/4 фунта, вероятно, была серебряным слитком — гривной. Такие обращались на Руси в период, когда не было монет. Действительно, в коллекции Мусина-Пушкина были древнейшие монеты, чеканенные русскими князьями, с надписями: «Владимир на столе, а се его серебро», или «Ярославле серебро». Знаменитое «Ярославле серебро» было прислано Мусину-Пушкину из Киева, где оно было найдено между привесками одной иконы.
Среди замечательных открытий А. И. Мусина-Пушкина современники выделяли три, по их мнению, ставившие графа на видное место среди любителей русской старины: это «Слово о полку Игореве», «Ярославле серебро» и Тмутараканский камень. Нет, Тмутараканского камня не было в коллекции графа, он находился далеко от Москвы и Петербурга, в Тамани, и вряд ли граф даже видел когда-либо камень. Тем не менее он имел прямое и непосредственное отношение к его находке и посвятил камню обширный научный труд.
Алексей Иванович был первым человеком в Петербурге, который узнал о находке камня и сообщил об этом императрице. Сам он об этом пишет следующее: в начале 1793 года из Крыма в Санкт-Петербург приехал войсковой дьяк Егоров, который в беседе с Мусиным-Пушкиным, между прочим, рассказал, что П. В. Пустошкин нашел на острове Тамань камень с какою-то русской надписью, в которой упоминается имя одного из русских князей. Мусин-Пушкин тут же попросил Егорова снестись с Пустошкиным, и он доставил графу рисунок камня и надписи на нем. Мусин-Пушкин доложил о находке императрице и исходатайствовал «высочайшее повеление», чтобы камень был возвращен на место. Однако рисунок камня, по-видимому, Екатерине не показал, так как императрица распорядилась сделать рисунок, и он был прислан П. А. Зубовым только в конце года.
Здесь начинается странная и удивительная история. Обер-прокурора святейшего Синода, тайного советника, известного при дворе и в обществе знатока русской старины обвинили в том, что он обманывает императрицу, что найденный Тмутараканский камень им фальсифицирован. И это обвинение тянется за Мусиным-Пушкиным буквально на протяжении веков, и подозрение не снято и поныне.
Спустя 20 лет после находки камня Мусин-Пушкин писал К. Калайдовичу: «...даже до того неблагонамеренные доходили, что покойную в Бозе опочивающую мудрую Екатерину осмелились уверить, что я ее обманываю, что найденный Тмутараканский камень мною выдуман: о чем не только были споры, но и повеления даны таврическому губернатору Жегулину и профессору Палласу исследовать на месте. Жаль крайне, что весь сей странный процесс, бывший у меня, погиб... Вот, милостливый государь мой, сколько от невежества и зависти (вместо пособия в изысканиях) имел я неприятных препятствий! Теперь в сей истине уже не сомневаются неблагонамеренные, ибо государь-император имянным своим указом повелел именовать Тамань Тмутараканиею».
(Продолжение следует.)

Тмутараканский камень. Внизу - деталь надписи.

Князь Г. А. Потемкин-Таврический.

Тамань. Рисунок М. Ю. Лермонтова. 1837 год.

Петербург при Екатерине II. Вид Невского проспекта. С рисунка того времени Бенуа.

А. И. Мусин-Пушкин.


• БИОГРАФИИ ВЕЩЕЙ

ПУГОВИЦА И «МОЛНИЯ»

Нам неизвестно, кто и где первым изобрел эту, казалось бы, простую вещь, но история ее, во всяком случае, уходит в глубины тысячелетий. Древние обитатели острова Крит застегивали пуговицами свои традиционные юбки; пуговица и петля закрывались потом поясом, являвшимся обязательной частью туалета.
Нет сомнения, что в Древней Греции пуговицы были также хорошо известны. В Афинском акрополе и по сей день можно видеть облаченные в плащи изваяния, причем у каждой фигуры эти плащи «застегнуты» несколькими отчетливо обозначенными пуговицами.
В средневековье пуговицы употреблялись сравнительно редко и чаще служили предметом роскоши, чем принадлежностью одежды. Так, с XII по XIV век они почти не употреблялись, а в XV веке вообще почти полностью были вытеснены всевозможной шнуровкой, прочно вошедшей в те времена в моду. Однако уже в XVI столетии пуговицы начинают снова заметно входить в обиход. Они становятся разнообразными по форме, отделке и по материалу, из которого изготовлены. Как замечают историки того времени, каждый считал необходимым приобрести как можно больше пуговиц для своей одежды. Такое увлечение характерно почти для всех стран Европы. Вот несколько любопытных примеров.
Необычайное пристрастие к пуговицам питал, например, французский король Франциск Первый. Однажды он заказал придворному ювелиру Жаку Полину 13 600 маленьких золотых пуговиц для оторочки всего лишь одного своего костюма из черного бархата. Его сын Генрих Третий, довольно мрачный по своему характеру и склонностям человек, приказал изготовить для себя в 1583 году 18 дюжин больших серебряных пуговиц в форме зловещих черепов. А венгерский король Рудольф Второй прославился, в частности, тем, что заказывал в Испании для своего гардероба неимоверное количество дорогих пуговиц, чем немало опустошал казну государства.
Пуговицами увлекались не только короли. Камзол дворянина в XVI столетии застегивался не меньше чем на 14 пуговиц (а иногда и на все 34) плюс по дюжине пуговиц на каждом рукаве. Вообразите, сколько хлопот со всеми пуговицами было у слуг этих господ; ведь каждое утро они были обязаны их самым тщательным образом чистить.
Не всегда и не везде пуговицы бывали в почете. Пуритане, считая пуговицы предметом роскоши, предавали их осуждению.
•
В наше время у пуговиц появился «соперник»: застежка-«молния». Изобретенная еще в 1893 году эльзасским механиком Генри Аронсоном, она получила широкое распространение лишь в 20-х годах нашего столетия, когда стало возможным производство этих застежек в массовом масштабе.


• ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ
Тренировка внимания и сообразительности

КОНТРАБАНДИСТ
— Мы подозреваем, что Ремер занимается контрабандой, но его трудно уличить в этом,— докладывал сержант Фитт инспентору Вернеру,— Ремер частенько совершает короткие поездки за границу по делам фирмы, в которой служит, и, насколько мы можем судить по ряду сведений, привозит оттуда небольшими порциями героин. Таможенная проверка ничего не дает. Ремер всегда ездит с небольшим несессером. Я составил список предметов, которые он обычно возит с собой...
Инспектор Вернер взглянул на листок бумаги:
«Пижама, две рубашки, безопасная бритва, лезвия, тюбик с мылом для бритья, помазок, тюбик с зубной пастой, туалетное мыло, одеколон, полотенце, запонки, щетка для ногтей, расческа, щетка для волос, пара носков, комнатные туфли, пилочка для ногтей, папка для бумаг и теплый шарф».
— Это полный список? — спросил инспектор.
— Да, эти вещи были у него во время последней поездки. Прошлый раз было все то же самое, за исключением теплого шарфа, так как стояло лето.
— Тогда мне понятно, каким образом ему удается перевозить героин. В следующий раз ищите наркотик в...
Где? К какому выводу пришел инспектор Вернер?

ДВА КАНАТА
К потолку, на расстоянии 30 сантиметров друг от друга, подвешены два каната. Их нужно срезать и при этом получить максимальную длину. В распоряжении человека, получившего это задание, имеется острый нож и предполагается, что он отлично умеет лазать по канату.

<- предыдущая страница следующая ->