страница следующая ->

КРЕСТЬЯНКА
8•85

Ездить верхом кубанская казачка Ирина Курилова научилась в сельской спортшколе совхоза "Красноармейский".
Она и сейчас в этой школе - мастер по выездке лошадей.

© Издательство «Правда». «Крестьянка», 1985 г


XVII
КОММУНИСТ И ЕГО ДЕЛО

Вдохновенный и самоотверженный труд М. С. Демченко, М. В. Гнатенко и других стахановцев вот уже полвека — образец для коммунистов, для каждого советского человека. Их пример нужен нам и сейчас, когда партия проводит линию на повышение ответственности каждого работника за порученное дело, усиление требовательности к себе и товарищам. «Коммунист оценивается по его поступкам и делам. Других критериев нет и быть не может... Все больше возрастает значение таких деловых качеств, как компетентность, чувство нового, инициатива... способность не терять из виду политический смысл хозяйствования»,— подчеркнуто на апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК КПСС.

РОДНАЯ КРОВЬ

ТОЛЬКО РУКИ И ЯРОСТНЫЙ АЗАРТ
На этот раз она приехала в Староселье по своим делам. Сажать картошку. Своя с покупной не сравнится. И потом: не возиться в земле, не чувствовать ее пальцами, не дышать ее запахами для Марии Софроновны невозможно, хоть давно живет в Киеве горожанкой.
Она идет по селу, со всеми раскланивается, перешучивается:
— Здоров будь, дед Иван!
— Будь здорова, черноброва!
Ее имя есть в любом учебнике истории. Пятьдесят лет назад это имя повторяли со всех трибун. Оно значилось на тысячах конвертов: Мария Демченко переписывалась со всей страной, со всеми женщинами, которые хотели работать так, как она. «Крестьянка» писала о Демченко, о тех, кто шел за ней и рядом с ней, в каждом номере печатала их фотографии. И чем-то похожа юная Мария — улыбчивая, белозубая, ясноглазая — на Юрия Гагарина.
Величием веет от старых документов и фотографий. Но, если стереть «хрестоматийный глянец», кем она была? Дочка бедняка в бедном селе. Здесь в 35-м радио еще не видели. Когда Мария привезла из Москвы патефон, бабушка велела нести его из хаты:
— Та, мабуть, там чорты в коробци сидят!
На книгу «Как закалялась сталь» знаменитая Мария, уже сидевшая в президиуме рядом с членами правительства, встала в очередь в своем селе сорок пятой.
Сказала ей об этой книге подруга (а в работе соперница) Марина Гнатенко, тоже ставшая знаменитой в те годы. В парадной ситцевой кофточке и роскошной черной сатиновой юбке поехала Мария на второй съезд колхозников-ударников (ее звено тогда собрало по 469 центнеров свеклы с гектара), а мама ей говорит:
— Ты ж возьми больше хлеба с собой, может, еще кто есть захочет...
На съезде Мария пообещала собрать по 500 центнеров свеклы с гектара. И взяли они по 523. звено Гнатенко — чуть меньше. А в среднем на Украине собирали тогда свеклы 80—120 центнеров с гектара. Вот так вошли они в зенит славы, в историю, в стахановское движение.
Были же у них только руки. И яростный азарт соревнования. Еще неизвестно, сделала бы Мария такой рывок или нет, если бы Марина не наступала на пятки. И стала или не стала бы ученым-свекловодом Герой Социалистического Труда Марина Васильевна Гнатенко, если бы не взяла разгон в 35-м, страстно мечтая догнать и перегнать землячку.
Звено Демченко — это Ярина Ткаченко, Ефросинья Савченко и сестра Домаха. Четверо.
Всю зиму они собирали по хатам золу. От соломы не годилась, только дровяная. Куриный помет собирали тоже. Потом сообразили: по чердакам, по голубятням можно пособирать. В заморозки грели делянку кострами по ночам. В засуху — сто дней без дождя — таскали воду с речки, 15 тысяч ведер вылили на свою свеклу, ходили «с поливалкой по-над рядочками».
С вредителями — долгоносиками, совками, блохами, медведками — тоже боролись «врукопашную». Долгоносика обирали. Медведку вылавливали (400 штук — этого они не забудут). Совку «заманивали» на погибель корытцами с бродящей патокой, мотылька — кострами.
Началась уборка — семнадцать дней не уходили с поля.
— Я тогда устала морально,— скажет потом Мария Софроновна. И давайте представим то чувство ответственности, то старание, если после немыслимой работы говорит она о моральном (а не физическом) утомлении.
Простые и вечные истины были открыты: старайся в работе, как стараешься, выхаживая ребенка, трудись не до тех пор, пока устанешь, а пока дело не закончишь, не отчаивайся — и победишь не только природу, что «против тебя становится», а и бедность, и отсталость деревенскую.
Они рванулись вперед, за ними — другие. И изменилось представление о том, что может дать эта земля. Многие потом повторили рекорд Демченко. Возросли средние урожаи. Той же свеклы брали по 200 центнеров с гектара уже в 1936 году.
Потом Мария окончила институт, вырастила двух сыновей, нехотя вышла на пенсию. И вот идет по селу молодая бабушка трех внучек. От центра идет, где на холме скоро поставят монумент им, стахановкам, первым пятисотницам. И в бронзе отольют черты Марии Демченко, Марины Гнатенко. Идет она мимо дома, что ей тогда колхоз построил. У порога — черный гранит с их, Марии и Марины, именами, и дерево грецкого ореха, которое Мария Софроновна посадила полвека назад. Мимо кладбища идет она — здесь, под соснами, отец и мать ее, деды и бабушки. К сестре идет Мария Софроновна, к Домахе Софроновне, и в хозяйственной сумке у нее всякая снедь. Завтра подруги придут помогать ей картошку сажать, надо им праздник сделать.
Полмира она объездила и всю страну, но так хорошо, как в Староселье, ей нигде не бывает.

СДЕЛАТЬ РЫВОК...
Мария Софроновна и Марина Васильевна — наставники в свекловодческом звене Довганя. А звено это — сегодняшняя слава колхоза.
С первого трудового дня и по сей день Довгань на свекле. С 1972 года он звеньевой. И вот уже несколько лет берет звено Василия Ивановича по 500 и больше центнеров с гектара. Если в давние времена первых пятисотниц у той же Демченко четверо обхаживали 1.6 гектара, то у Довганя на 208 гектарах работают десять человек. «Отдается работе весь, бо то его кровна справа» — это мнение села о Василии Ивановиче. Два ордена Трудовой Славы у него.
Чему же учат его наставницы?
— Он сам кого хочешь научит!— смеется Мария Софроновна.
А Василий Иванович серьезен:
— Я так скажу: кто больше прожил, тот больше знает. Марина Васильевна Гнатенко помогает нам держать связь с наукой. Что до Марии Софроновны... Чем больше живу, тем больше ценю доброе слово и душевную поддержку.
Какая же поддержка нужна душе спокойного, крепкого этого человека?
Тракторная бригада, в которую входит и звено Довганя, перешла на подряд. Первая же осень показала: производительность труда выросла, себестоимость обработки земли снизилась, больше стали заработки. У всех. И у Довганя, конечно. Но Василий Иванович сказал и повторял на всех собраниях, от бригадного до общеколхозного партийного, что «общий котел» вместил в себя и некую уравниловку.
Ну, например: тракторист простоял на ремонте 100 дней из 280. Но поскольку по 8 часов в сутки он машину чинил, то при расчете получил «по среднему». А ведь к высокому урожаю почти не причастен — за что же ему доплата? Довгань с этим не согласен.
— Ты что,— спрашивали Довганя,— против подряда?
— Я за то, чтобы подряд работал на урожай.
В сознании коренного крестьянина не вмещается: за что доплаты, полученные с урожая, если человек не сумел сделать почти ничего, чтобы этот урожай был? Важно ведь не то, что ты работал, а работал ли продуктивно. То есть так, чтобы в результате твоих усилий стало больше хлеба, молока, той же свеклы.
— Понимаете,— не может успокоиться Довгань,— ведь это и Демченко, и Гнатенко могли сказать в 35-м году: «У нас объективные причины, мы не виноваты, что засуха, что заморозки, что вредители напали, мы не можем сдержать свое слово и дать по 500 центнеров с гектара». А у них тогда ни техники не было, ни гербицидов. И даже опыта — первые же!
Подряд, по мнению Василия Ивановича, это возможность именно урожаем мерить усилия каждого и вклад каждого, не давать забыть о том, что «котел» общий и от всех, кто его пополняет, ждут полновесного вклада.
«Если бы все свекловоды работали, как Демченко, страна получила бы в четыре раза больше сахара»,— писала «Крестьянка» 50 лет назад.
Если бы все работали, как звено Довганя и он сам, подряд позволил бы хозяйству сделать мощный рывок, а не просто несколько улучшить экономические показатели. Ведь что такое рывок? Работать не до тех пор, пока устанешь, а пока не сделаешь все, что нужно, используя самые что ни на есть реальные резервы, такие, как опыт, организованность, интерес к делу. И в результате изменится ситуация, возникнет новая, более высокая точка отсчета.
И вот тут Демченко и Гнатенко, конечно, помогают уже тем, что они есть, что работали на этой самой земле. Начнет Мария Софроновна вспоминать, как они, четыре девочки, руками собрали 2 килограмма долгоносика, каждый листочек на делянке обирали, и стыдно становится Довганю. Ведь теперь такой адовой работы и не требуется. Над тем, как поднять урожай, думают и агрономы, и химики, и экономисты. Ему-то, кажется, умелому и передовому, как раз не надо бы мучиться угрызениями. Но мучается. И о нем говорят: «Отдается работе весь, то его кровное дело». И хотя у Марии Софроновны и Марины Васильевны полсела родни, самый кровный им — через кровное дело — Василий Довгань.
— Сколько раз было,— рассказывает секретарь парткома колхоза Павел Иванович Хамаза,— в воскресенье, в 6—7 часов утра еду, а Василий Иванович в поле. Один. Влагу закрывает.
Это не значит, конечно, что только у него есть совесть, что только он работает с предельной нагрузкой. 208 гектаров — они ведь одному и не под силу. Но всегда в любом коллективе есть ведущие и ведомые. И тот, кто идет «вслед», тоже кому-то светит. Он может ошибаться, не уметь — важно, чтобы хотел уметь. Пятьдесят лет назад Гнатенко осталась второй. Полвека спустя имена Демченко и Гнатенко на черном граните стоят рядом. У Довганя тоже есть такой «серебряный призер» — соперник, Горидько Николай Антонович из колхоза имени Симиренко. В минувшем году Василий Иванович и его звено обогнали свекловодов из этого хозяйства. С каким же сочувствием, с пониманием, со скорбью даже говорит счастливый победитель:
— Постигла неудача Николая Антоновича. Рано посеяли — в этом все дело. В этом.
Человек ошибся — и за промах свой расплатился утратой первенства. Однако свеклы он все равно вырастил много. И потому работал «на повышение» эффективности подряда.
...А тракторист, что трудился на поле треть рабочего времени, не был виноват, что плохо с запчастями. Речь не о вине — о соразмерности усилий. Подряд, кстати, и должен был это выявить. Он и выявил. Выступает Довгань на собрании — и словно загорается красная сигнальная лампочка: здесь узкое место, здесь социальные связи могут «перегореть». Смотрите, думайте, решайте, как дальше быть.

НЕ БОЯТЬСЯ!
— Теперь ферму будем переводить на подряд,— опыт механизаторов, пусть и требующий поправок, позволяет секретарю парткома говорить уже о следующем шаге в улучшении организации труда.
Но ферму к этому шагу еще тоже надо было подвести. Год назад о подрядной работе здесь и говорить было нечего. Разве что мечтать. В мыслях виделась двухсменка. Но доярок едва хватало и на односменную работу. Известный многим заколдованный круг: без свежих сил не поднять продуктивности ферм, не организовать работу так, чтобы она не «держала» в коровнике с раннего утра до позднего вечера. А молодежь пойдет на ферму, если будет восьмичасовой рабочий день, если рядом окажутся сверстники...
У Гали Пидпалько в аттестате была только одна четверка, почти отличница. Когда она сказала, что пойдет в доярки, ее семья была в панике.
Недавно о Гале с уважением и благодарностью опять говорили на колхозном партийном собрании, хотя сейчас она студентка, колхозная стипендиатка (а всего их в хозяйстве 11). Галя, как Демченко и Гнатенко, угадала закономерности своего времени. Галю хвалили за сознательность. Но ведь это слово от слова «знание». Галя была умница и отличница. В самом деле: хозяйство крепкое, дело знакомое, да еще ходят за ними, девчонками, уважаемые люди, уговаривают. Почему, собственно, не согласиться?
Примерно тогда же, но своими путями, успев поработать, сменили матерей-доярок Нина Лысенко, Наташа Иванова.
На двухсменку все равно переводили ферму с трудом, доярок для этого не хватало. Бывший председатель колхоза пытался не взывать к сознанию, а на сознание давить: предложил переквалифицироваться в доярки лучшим огородницам, садоводам, полеводам, причем категорически. Те отказались...
На эту горячую ситуацию и попали новый председатель колхоза и новый секретарь парткома. Они созвали на ферме общее собрание, но в первый раз на него пришло 5 человек из пятидесяти. Тогда стали беседовать с каждой дояркой, возить их в другие хозяйства, где уже была двухсменка.
И было еще одно собрание. Оно проголосовало за двухсменку. Постановило: «Не бояться!»
Конечно, сработали и дополнительные стимулы материального поощрения. Но ни к Нине Лысенко, ни к Наташе Ивановой, ни к ее сестре Лиде это, пожалуй, не относится: стимулы предполагают увеличение пенсии дояркам за счет хозяйства, а Нине и ее подругам об этом можно не думать еще лет тридцать.
А уж тем более смешно думать о пенсии восемнадцатилетним Наташе Цимбал и Люде Каракай. Они на ферме недавно, и на то у каждой свои причины. Наташа Цимбал выучилась на обувщика и, может быть, осталась бы на фабрике в Кременчуге, если бы там шили женскую обувь. Интерес к модным туфелькам Наташа по молодости лет приняла за интерес к профессии.
Люда Каракай тоже работала в городе. Но вот приехала в отпуск, «а село такое красивое».
— Надоело от батьки сумки возить, бегут на семейное,— секретарю парткома уже легко шутить.
Уехали эти девочки из Староселья случайно. Но не случайно вернулись. И Люда и Наташа с детства были приучены к ферме, в школе сюда на практику ходили, у одной мать, у другой тетя всю жизнь были доярками. То, что несколько лет назад уводило из села: «Хватит, что мать всю жизнь возилась с коровами»,— теперь привлекло: «И мать всю жизнь на ферме. И я с пяти лет к ней бегала». Потому что был сделан рывок: добились первых результатов, и были созданы новые условия труда. Словом, получилось все так, как и думала Галя Пидпалько: важно показать, чтоб другие поняли,— работа не хуже всякой другой. Но те, кто это раньше понял, они и достигли большего. Нина Лысенко — лучшая молодая доярка района, у нее в группе почти все коровы сейчас племенные, после первого отела давали в день по 25 килограммов молока.
— То ли еще будет! — напевает Нина, собираясь после смены домой. Группу примет Алексей, муж Нины. А мать ее, чьих коров «унаследовал» семейный экипаж Лысенко, нянчит троих внучат.

ВРЕМЯ САЖАТЬ КИПАРИСЫ
В прошлом году семеро из двадцати трех выпускников здешней школы остались работать в колхозе. В этом — вызвались еще семеро. А те, кто уезжает,— надолго ли?
— Кто старательно учился и хорошо работал, все возвращаются,— говорит Борис Григорьевич Плохута, директор школы.
Школа — красавица. Возле нее в рядок растут маленькие кипарисы, как перевернутые зеленые запятые. По дорожке пробегают стометровку легкие девчонки — наверняка какая-нибудь, пусть дальняя, родня Марии Софроновны Демченко или Марины Васильевны Гнатенко. Еще в детском саду были эти дети, а их возили на экскурсии в теплицы, на ток, на ферму. Как возят сейчас их младших братьев и сестер.
А станут эти девочки старшеклассницами — будут вести опытную работу. Школе выделили гектар земли, ребята — ими руководит М. В. Гнатенко — учатся с самого начала работать так, как советует наука.
Учатся хорошо. Вот зашел в школу Миша Довгань. Честь колхоза он еще школьником отстаивал на районных и областных соревнованиях юных пахарей. Учился в техникуме механизации как колхозный стипендиат. Отслужил в армии. И вот вернулся доучиваться. А потом в Староселье, конечно. В школе Довганя-младшего встречают уважительно, как и Люду Каракай, и Наташу Цимбал. Ими гордятся. Коля Довгань, семиклассник, это видит...
Пятьдесят лет назад Мария Демченко рассказывала корреспонденту «Крестьянки»: «Плохо у нас с культурной работой. Некультурное наше село... И наши девушки вынуждены все свободные вечера убивать на гулянке с парнями». Но она же писала в журнале: «Рай мы еще добудем...»
Простыми словами она говорила о сложном: о том, что их труд на земле — сила политическая, сила социальная. Это старосельцы ощутили остро в черные дни фашистской оккупации.
Случайно осталась в живых Ярина Ткаченко. Ее били.
— За что?
— За тот твой орден!
За голову Демченко сулили большие деньги. В музее первых пятисотниц хранится фальшивка, извещающая о том, что Демченко казнена — за ее тяжелейшее трудовое лето, за неспанные ночи, за старание, за рекордный урожай. Фашисты понимали: пока есть такие, как Демченко, этот народ неодолим.
И всегда неодолим будет. Трудом трактористов и доярок, садоводов и агрономов, полеводов и зоотехников держится главная ценность: жизнь, мир.
Труд переливается в самый «конечный продукт» — полноту и красоту жизни старосельцев. Он стал торговым центром и больницей, детским садиком и школой, Дворцом культуры, библиотекой на 12 тысяч томов и детской библиотекой, где 8000 книг, отличными дорогами, новыми, еще не законченными постройками, теми самыми кипарисами. То, что сделано, перелилось в спокойную уверенность, в удовольствие, с каким трудятся, растят детей молодые доярки. Труд преображается в то, что зовется культурой.
Во Дворце культуры по вечерам репетируют кружки, хоры, ансамбли. Примета времени: один из колхозных стипендиатов, Леонид Удовик, создал ансамбль фольклорный. Леонид — студент института культуры, бывший ученик Бориса Григорьевича Плохуты. И его соперник: он вернется в село и — вдруг?! — захочет руководить хором!
— Хор я ему не отдам,— заранее мрачнеет от этой мысли директор школы. Он руководит им на общественных началах, это стоит больших трудов, но — такое наслаждение!
А Надежда Ивановна Степанова, заведующая детским садом, депутат сельсовета, руководит обрядовой комиссией. Есть и обрядовый ансамбль. Его ведет заведующая филиалом библиотеки Галина Степановна Стеценко.
Перешагнуло Староселье черту, когда казалось: культура — это нездешние наряды и песни на иностранных языках. Но вот Леня Удовик едет из города за песнями в Староселье. А местные интеллигенты выпытывают у старушек подробности старых обрядов.
Директору школы нет счастья без хора. А землеустроителю И. Л. Ильченко — без его резных деревянных панелей и скульптур, без маленьких открытий из истории села, о которых он рассказывает в районной, областной, республиканской газетах.
Чем дальше, тем больше увлекает Ивана Леонтьевича жизнь минувшая, те дни, когда шли к своей славе первые пятисотницы. Ильченко почувствовал своей восприимчивой к высокому душой связь времен. Это он услышал и записал, как Мария Софроновна Демченко говорила в какую-то душевную минуту Василию Довганю:
— Главное — не лениться, чтить святую землю нашу.
Эти слова можно было бы вырезать на постаменте монумента, который скоро встанет на холме в центре села. Мария Демченко сказала их Довганю — и всем нам.
Татьяна БЛАЖНОВА
Колхоз имени Коминтерна, Городищенский район, Черкасская область.

Фото П. РОГОТНЕВА.
Мария Демченко пятьдесят лет назад и сегодня.
Староселье. Центр.
Свои научные консультации Марина Васильевна Гнатенко обычно дает прямо в поле. Василий Иванович Довгань — внимательный ученик.
(Фото вверху справа.)
Пятьдесят лет назад Мария Софроновна Демченко привезла из столицы первый в Староселье патефон. Эти дети тоже видят патефон в первый раз — в музее.

50 ЛЕТ НАЗАД НАЧАЛОСЬ СТАХАНОВСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
«Будем учиться, будем работать, и у нас будет все».
(Мария Демченко, «Крестьянка», № 23, 1935 г.)


ПРЕДСЕДАТЕЛЬСКИЕ УРОКИ

СКОЛЬКО СТОИТ СТАДИОН

В совхозе «Толмачевский» входил в строй первый и по сей день единственный в области откормочный комплекс крупного рогатого скота на 10800 голов. Забот предостаточно, а место директора совхоза оставалось вакантным. Хотели было предложить его председателю колхоза «Мир» Степану Шагарову, да решили, не пойдет он: корнями врос за 19 лет в хозяйство, почти из небытия, можно сказать, его поднял. Не пойдет. Но перебирали, перебирали кандидатуры и в конце концов все-таки к нему обратились...
Ныне С. И. Шагаров — директор совхоза имени 60-летия СССР, (бывший «Толмачевский»), член горкома партии, депутат сельсовета. Предоставляем ему слово:
— Да, пришлось начинать все сначала. В 50 лет...
Еще в первые дни в совхозе обратил внимание на косогор за школой: на площади примерно 150 на 100 метров были видны следы земляных работ, в основном проводившихся вручную. Мне пояснили: «Это Кутузов стадион строит. Надо, говорит, с одной стороны 140 сантиметров снять, а на другую 180 насыпать. Даже в свой отпуск уж сколько лет вкалывает». Ишь ты, думаю, все просчитал.
Потом стал я часто видеть коренастого человека со светлым «ежиком» на голове. Он самозабвенно рыл землю. Таскал с ребятами носилки. Советовал, ругался, застывал задумчиво. Стал я к нему присматриваться. Мне такие люди интересны. О них и речь.
Лев Владимирович Кутузов из деревни Серково — это неподалеку от нас. Свой.
В 9-м классе тяжело заболел. Лечился долго, однако левая половина тела оставалась парализованной. Речь, слух, зрение — все было поражено. «Я неживой человек был,— говорит он теперь,— на динамометре четырех килограммов не выжимал».
Временами легчало. И тогда вставали другие проблемы. И близкие, и врачи сочувствовали: тяжело будет одному, без жены...
Но упорства Кутузову было не занимать. Еще пионером он дал себе слово прочитать все 11 тысяч книжек в детской районной библиотеке. Сдержал. Его торжественно перевели во взрослую. На память вручили пачку заполненных формуляров.
Однажды, оставшись дома один, сполз с постели и сделал три шага. Упал. Хотя думал: многомесячные тренировки помогут ходить. Продолжил их с утроенным упорством...
Через два года Кутузов поступает в Горьковский пединститут на факультет физвоспитания. Показывал мне фотографию 20-летней давности: «Четыре Сашки, четыре Пашки и пять девчонок». Его первый класс. Он занимается с ребятами в «спортзале»: в носках, без кед: сзади видна связка дров и поставленные одна на другую парты. Кутузов держит на вытянутой руке одного из своих Сашек, пирамиду готовит...
«Неживой человек» становится 11-кратным чемпионом района по гиревому спорту, отцом двух здоровых детей.
К тому времени, как я приехал в «Толмачевский», он готов был перетаскать на себе эшелоны грунта: стадион совхозный во сне видел. А поддержки достойной не было.
Я не знаю ни одного техникума, института и училища, даже ни одной академии, которые готовили бы подвижников. Между тем, говоря словами Чехова, подвижники нужны, как солнце. Особенно на селе. Но даже когда они есть, не слишком ли часто их окружают непонимание, кривотолки? Меня лично бесит иждивенческое к ним отношение у некоторых: ухмылочки, словечки, а за ними любопытство, которое сменяется жадным ожиданием плодов. Плодов, которые этот подвижник растил для всех, выдыхаясь и приучая свой слух не реагировать на пустые насмешки иждивенцев. Ведь нередко мы сильны «абстрактной» любовью. Нам сподручней бывает выразить поддержку словом кому-то далекому, чем конкретным делом ближнему, который, к примеру, в свой отпуск роет неудобицу.
Чем могли, стали Кутузову помогать: техника, стройматериалы, люди... Денег на спорт почти не выделяли. Не было на это средств. Была работа и текучка. И сложности: нехватка грубых и сочных кормов, старые фермы. А главное, слаженности в работе не было. Бесшабашность, разжижение ответственности, некомпетентность и привычка к пустозвонству. И над всем этим зловонное дыхание «зеленого змия».
Стал я закручивать гайки. Пошли анонимки. Пошли анонимки — я закручивал гайки. Говорил на собраниях: без строжайшей дисциплины мы не наведем порядка, без культуры в самом широком понимании не повысим ни урожайность, ни поголовье. «И без стадиона»,— вставлял Кутузов. «И без стадиона»,— добавлял я, понимая, что Кутузов под этим имеет в виду.
Раньше посреди Прокошева, нашей центральной усадьбы, стояли такие, знаете, ветхие сараи. Мы вместе со специалистами отодвигали их. Или вот мусорные свалки — мы купили специальную машину, установили для нее постоянный маршрут. Теперь мусора на улицах нет... В столовой люди раздеваются, шапки снимают... Все это мелочи, но с них мы начинали.
Совхоз взял на себя функции закупок мяса и молока в личных хозяйствах. Корма, зерно, сено, солома — по льготным ценам. В прямой пропорции от продажи. Нужно еще сена? Пожалуйста: арендуй на 8—10 лет участок под сенокос.
Сейчас у нас тысяча рабочих. У каждого четвертого-пятого — корова. В прошлом году частный сектор сдал 209 тонн молока, мяса —70 тонн. Я это к тому говорю, что времени, впустую растрачиваемого, поубавилось.
Итак, можно было думать о создании настоящего коллектива. А для этого в первую голову нужна сознательная дисциплина. Ставку сделали на самоуправление. И двинулись все вместе на «зеленого змия»...
Надо сказать, что за многие годы водка стала привычкой, и легкая, как говорят, «поддатость» — едва ли не круглосуточной для слишком многих. Остальные относились к этому благодушно. Или по крайней мере как к неизбежному злу.
«Последние могикане» веселящих напитков исчезли в первые же годы. Как? Ни одного проступка, связанного с пьянкой, не оставляли без обсуждения в коллективе. На следующий же день, не позже. Градация «бесед» была установлена раз и навсегда: индивидуальная — в узком кругу — при всем коллективе. Последнее означало переполненный зал клуба, куда допускались и дети.
Чем большими были успехи, тем более богатым становился выбор поощрений за добросовестный труд. А труд такой возможен только на трезвую голову. Но, с другой стороны, градация наказаний была установлена тоже четкая. Одно из самых обидных и доходчивых — лишение билета на теплоход, на котором ежегодно 200—300 рабочих совхоза отправляются в плавание по Волге.
За все про все сто лишних граммов водки у нас могут обойтись для выпившего их в полторы-две тысячи рублей (с учетом премиальных и всех других льгот, которых он лишается). Ощутимо. И все, подчеркиваю, решает коллектив. Я иной раз хочу сделать «смягчающие» поправки. Убеждают: не стоит. И не делаю.
С самого начала союзником в этом деле становился стадион. Спорт помогал направить энергию свободного времени в разумное русло. Кому-то помогал раскрыться, избавившись от апатии или вредных привычек, кому-то — облегчив общение с людьми. Так, в общем, наши с Кутузовым дороги окончательно слились.
Нужда в стадионе росла и потому, что мы молодели: сейчас каждый третий в совхозе моложе тридцати лет.
Секретарю парткома — 30. Столько же главному экономисту и главному энергетику. Председателю сельсовета — 31, главному агроному — 33, а директору откормочного комплекса — 28.
В 1979 году Лев Владимирович Кутузов стал штатным спортивным организатором совхоза.
Когда он представил проект положения о спартакиаде, которую предлагал проводить ежегодно, многие, плохо его знавшие, недоверчиво покачивали головами: 14 видов спорта, 16 коллективов физкультуры. «Откуда столько?» — спрашивали скептики. Он перечислял: шесть бригад, стройцех, две очереди комплекса, центральная контора...
Из старых труб варили понтоны для открытого плавательного бассейна на озере.
Из канализационных, старых же труб складывали тир длиной 25 метров.
Протягивали двухкилометровое освещение над будущей лыжней.
Углубляли подвалы для склада спортинвентаря, для зала тяжелой атлетики и гиревого спорта.
Едва успев доделать очередное сооружение, тут же устраивали соревнования.
Все проекты составлял, вычерчивал Кутузов. К 1983 году он закончил предварительные работы по широкому фронту. Пришел ко мне и сказал: «А теперь нужны деньги». К тому времени относится эта выписка из протокола заседания дирекции: «Поставить на баланс: открытый плавательный бассейн — 23 тыс.руб., корт хоккейный — 3,5 тыс., стадион — 19 тыс...»
Я тогда подумал: сколько это в литрах проданного государству молока? В тоннах произведенного мяса? Подумал с гордостью, потому что было ясно: раньше таких расходов совхоз себе позволить не мог. В 1976-м в Прокошево работало 700 человек. Поголовье составляло 3,4 тысячи коров — в три раза больше, чем сейчас. А молока производилось меньше почти на 800 тонн. Средний удой на корову сейчас — 4528 кг.
На комплексе у нас каждый из 15 тысяч бычков ежедневно поправляется в среднем на 990 граммов. В сумме это составляет в год свыше пяти тысяч тонн мяса — больше половины производимого в районе.
Но возможен и условный «обратный» подсчет. Не «сколько стоит стадион», а «сколько стадион дает». Через здоровье, бодрость, хорошее настроение, чувство локтя, которое так легко рождается на беговой дорожке, на игровом поле, в сопереживании за «своих».
Хочу, чтоб меня не поняли превратно. Мне кажется, нам удалось избежать грубо утилитарного отношения к стадиону, когда вовлечение людей в занятие спортом носит характер этакой физической и моральной «подкормки» — мол, абы лучше работали. Я ненавижу это. Потому стою за одухотворенность спорта, за то, чтобы он делал жизнь людей более гармоничной, давал им возможность испытать, а нередко — и преодолеть себя.
Да и не только в спорте, не только в стадионе дело! Сделать нашу жизнь более содержательной способно любое доброе начинание: открытие нового клуба, учреждение филиала общества любителей книги, введение интересного обряда... Лишь бы были неспокойные, увлеченные, щедрые душой люди. Только не брали бы верх равнодушные, черствые, эгоистичные, те, кто хоронит себя в «хатах», которые всегда «с краю».
Так случилось, что для нас этим добрым началом стал стадион, а неспокойные сплотились вокруг Кутузова, и цепная реакция подвижничества охватила столь многих.
Я люблю приходить на наш стадион. Или в «спортубежище» Кутузова, расположенное в подвале. Как он там обосновался, провели туда телефон, для прямой связи с дирекцией. А в подвале — словно в пещере Али-Бабы. Только не древнее золото, не холодные драгоценные камни привлекают внимание, а штабеля клюшек, груды великолепных краг, стройные ряды пластиковых лыж. Стены оклеены сотнями грамот. На стеллажах — кубки, привезенные из разных мест совхозными штангистами, самбистами, футболистами, лыжниками, стрелками. И книг немало. Кутузов любит повторять: «Спорт без интеллекта — не искусство, а пустое надутие мускулов».
Но всем этим грамотам и кубкам предшествовало столько труда... Уже все материально обеспечено было, а стеснялись подходить. Странная боязнь какая-то не позволяла.
Сколько Кутузов по фермам ездил, на комплекс, в гараж — производственную гимнастику проводил, лекции о спорте читал. «Какой спорт, когда все тело гудит»,— говорили рабочие, но под напором Кутузова нехотя шли на занятия в секцию.
В этой страстной пропаганде мужу помогала Наталья Кутузова, сама разрядница по нескольким видам спорта.
Семь лет строили стадион. Рассеивалось предубеждение. Это было очень важно. Потому что стадион — это не только и не столько беговые дорожки, корты и залы. Это атмосфера радостного, творческого отношения к жизни. Умение черпать и дарить добро. Быть щедрыми. Обладать ясным разумом.
Кутузов говорит: «Для нас главный рекорд — здоровье». Это звучит сухо. Но когда видишь, насколько меньше стало бюллетеней, душа радуется. Сам я никогда активным спортсменом не был. Играл в волейбол в армии, в футбол в техникуме. Хоккеем, боксом немного занимался. А теперь каждое утро пробегаю до шести километров. Есть у меня свой «спидометр»: ежедневно вписываю в него новые километры и стараюсь вычесть побольше из своих 58 лет. Вместе с молодежью нашей на беговую дорожку, на лыжню выхожу с удовольствием.
Пожимаешь руку человеку — чувствуешь, не зря целый грузовик гирь-двухпудовок по домам развезли, чтоб тренировались.
Тракторист Валерий Шевчук три года как «завязал» с выпивкой: гири ворочает, на рекорды замахивается. Сам стал тренером-общественником. Гляжу на него и думаю: вот она, лучшая антиалкогольная пропаганда. Без разговоров, не в грудь себя били в благородном гневе, а, поплевав на ладони, подвалы углубляли.
А сколько парней побросали курить! Проделки же «зеленого змия» мне только в страшном сне теперь являются.
Спросите у нашего фельдшера, Пестова Дмитрия Григорьевича, как у нас с этим делом. Он с 1974 года здесь. Порасскажет, как в неделю 12—15 ночных вызовов бывало, да все с водкой связаны. Сейчас вызовов 5—6, и редко-редко среди них попадется «алкогольный».
Спросите у участкового нашего, Сергея Шляпина. Он расскажет, что дорожно-транспортных происшествий уже давно не было. Аварий у наших шоферов — ни одной за год.
Пожалуй, самое яркое воспоминание о лете — у школьников, а для взрослых время самого «поголовного беления» и практически всеобщего участия — наш Толмачевский марафон. Так по традиции называется пробег на призы совхоза. Дистанции — 3, 5, 10, 20 и 30 километров. Придумали, как привлечь и дошколят: как известно, марафонская дистанция — 42 км 195 м — так они у нас бегут мини-марафон — 42 м 19 см.
Приглашения-вызовы мы рассылаем известным легкоатлетам страны. В прошлом году, например, к нам приезжали бегуны из Москвы, Ленинграда, Улан-Удэ. Даже из Магадана. Победителям вручаем специальные призы совхоза. К сожалению, лично у меня — шансов стать победителем маловато.
Так какова же цена стадиона? Он стоит:
— тысяч морщин, которые не появились;
— десятков тысяч сигарет, которых не выкурили;
— тысяч минут, не отданных простудам;
— сотен часов, не погубленных унынием;
— десятков дней, а то и месяцев, а то и лет, не проглоченных «зеленым змием».
А сегодня мы мечтаем о Дворце спорта. Ну, что значит «мечтаем»? Почти полмиллиона рублей отложили.
Кутузов — тот мечтает вслух. Внятно, напористо и повсеместно. Иной раз думаю: не ровен час, снова сам за строительство примется...
Записал И. ДЬЯКОВ.
Совхоз им. 60-летия СССР, Кстовский район, Горьковская область.

Фото Н. САФРОНОВОЙ.
Завтрашняя сборная совхоза.
С. И. Шагаров.
Физкультпаузой на комплексе «дирижирует» Кутузов.

страница следующая ->