<- предыдущая страница следующая ->

ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ
ФОТОАЛЬБОМ «КРЕСТЬЯНКИ»

Были такими, как все...

Этим двум девушкам в 41-м году было по девятнадцать. Их военные судьбы во многом складывались похоже, но только одна из них до Победы не дожила. Зинаида Матушовене воевала в противотанковой артиллерии.
Дануте Станелене, пулеметчица 167-го полка 16-й Литовской дивизии, живет сейчас в Вильнюсе. Она воспитывает пятерых внуков и меньше всего на свете хочет говорить о войне.
«Мы воевали, как все,— сказала она.— И были такими, как все».
ИЗ СООБЩЕНИЯ СОВИНФОРМБЮРО ЗА 5 СЕНТЯБРЯ 1944 ГОДА
«...В первый период войны немцы возомнили себя завоевателями вселенной. Теперь эта спесь сбита с гитлеровцев. Красная Армия в оборонительных и наступательных боях перемолола основные кадры немецкой армии. Немецкие солдаты все больше и больше убеждаются в том, что Германия окончательно проиграла войну. Горе-завоевателям теперь «не до жиру, быть бы живу»... Земля горит под ногами фашистских разбойников».
...Услышав на рассвете 22 июня канонаду, Дануте Станелене подумала, что это маневры. Когда на Каунас упали бомбы, она побежала на работу, в типографию, и узнала, что это война.
Каунас оккупировали на третий день. Эвакуации, как таковой, не было. Самолеты со свастикой даже не пикировали на вагоны с женщинами и детьми, их расстреливали в упор из пулеметов прямо на вокзале. Толпы потрясенных, еще не осознавших до конца происходящее людей, в ужасе и сумятице хлынули на восток.
Волна эта донесла Дануте до Ярославля. В селе Нелидовском она проработала до осени, не зная ни слова по-русски. Собственно, особых познаний и не требовалось, работа была знакомая: косили сено, доили коров, копали картошку.
Все это было привычно с детства. Мать умерла, оставив крошечного сына, когда Дануте было два года. Крепкое середняцкое хозяйство требовало немало забот, и отец вскоре женился еще раз. Дануте с самого утра помогала мачехе на кухне и в поле, нянчила детей, потом бежала в школу. Дед ее был сельским учителем, но самой ей удалось окончить только два класса — на большее времени не хватило. Учителя жалели ее, старались помочь. Записали даже в кружок художественной самодеятельности, но «на сцене» стыдно было показаться босиком и в полинявшем платьице, а новых мачеха не покупала.
— Поплакала я, уткнувшись в шею теленка, да и пошла работать дальше, косить... Сводные братья совсем еще маленькие...
В Литве установилась Советская власть. Дануте решила идти в Каунас, чтобы найти работу и доучиться. Тем более что ее брату уже исполнилось 16 лет. Начала работать в типографии. А тут — война...
Жизнь в эвакуации давалась нелегко. Подруга немного знала по-польски и посылала ее: «Пойди попроси молока. Мо-ло-ка». Дануте бежала, шепча незнакомое слово, но по дороге забывала, и возвращалась, и опять бежала в деревню.
В Горьковскои области формировалась Литовская дивизия. Первыми ушли туда мужчины, за ними потянулись женщины, и Дануте тоже. Кое-как добравшись до Горького, устроились на жиркомбинат, где варили мыло. Однажды, весной 1942 года, Дануте собрала свои немногие вещички и отправилась в часть.
— Много тогда приходило молоденьких девчонок, все требовали взять их в дивизию,— рассказывает генерал-майор Петронис.— Мы даже не пытались отговаривать, знали, что бесполезно. Распихивали куда могли.
А куда могли «распихать» Дануте? Образования никакого, значит, в санинструкторы нельзя. И ее направили туда, где она могла хоть как-то пригодиться,— в хозвзвод.
— Мне казалось, что я храбрая, что не подведу, но, услышав в первый раз канонаду вблизи, потеряла сознание. Командир подходит, спрашивает: «Что с тобой?» «Ничего не понимаю,— шепчу,— что происходит?..» «Твое дело на войне какое? Иди на кухню, вози обед».
Она и возила, делая это так же добросовестно, как все, за что бралась, и вместе с другими девушками спешила принести кашу в окопы еще горячей, и терла, мыла, скребла котелки, стараясь не думать о том, что сегодня обедов готовили меньше, чем вчера, а завтра будет меньше, чем сегодня. Однажды познакомилась с веселой поварихой у артиллеристов — Зиночкой, посмеялись вместе, поболтали. Зина была из-под Ионавы, а фамилия у нее была странная, нелитовская — Матушовене. Видно, муж ее был русский солдат или офицер Матушов или Матюшов (в литовском языке окончание -ене означает, что женщина замужем), но тогда Дануте не пришло в голову спросить, а потом уже поздно было. Литовская дивизия приближалась к Курску.
В одном из боев погибла подруга Дануте, пулеметчица Эляна Сергеевайте. Дануте обратилась к командиру с просьбой перевести ее в пулеметчицы.
— Вы пошли в пулеметчицы потому, что погибла ваша подруга?
— Кормить некого стало, вот и пошла.
Зинаида Матушовене много раз просила перевести ее в противотанковую артиллерию, и каждый раз ей отказывали. Но теперь, накануне Орловско-Курской битвы, перевели в расчет сержанта Терентьева. А Дануте стала пулеметчицей во взводе старшего лейтенанта Владимира Валиса.
— Вызывает меня как-то начальник строевой части,— вспоминает Валис.— «Иди, старший лейтенант, принимай взвод. Командир погиб». Старшина вывел солдат, построил. Иду вдоль строя, знакомлюсь с ребятами и вижу, на левом фланге молоденький такой паренек, форма, как у всех,— штаны, гимнастерка, а из-под пилотки волосы длинные. «А вы, спрашиваю, кто такой?» «Младший сержант Станелене». Я только охнул про себя. Ну, думаю, пропал! Только бабы мне во взводе и не хватало. Теперь начнется: во время боя обмороки, между боями ширмочки...
И началось. Утром, когда все на занятиях были, захожу в одну избу. Порядок идеальный, котелки, как новенькие, начищены, в ряд стоят. Ах, молодцы ребята! «Кто дежурит?» «Младший сержант Станелене». На второй, на третий день смотрю — нет ее на занятиях. «Где Станелене?» «Дежурит». Что за черт, думаю. Учиться стрелять ей надо, пулеметчица же. Оказалось, она и так стреляла лучше многих, ее подруга научила, Сергеевайте. А ребятам удобно, когда она дежурит, котелки за всю роту отмывала. Она будто двужильная была, Дануте. Ночью марш-бросок, идет наравне со всеми, свой автомат тащит. Под утро солдаты валятся, как убитые, а она печку растопит докрасна и стирает им гимнастерки.
— Ну как же не постирать? Они же братики... Жалко их — такие все молоденькие.
А самой тогда было двадцать лет. Для Дануте это не было работой (она с детства привыкла о ком-то заботиться), работа была — таскать пулемет.
То, что Дануте Юргевна рассказывала о войне, казалось будничным и неглавным. Кухня, стирка, гимнастерки... Главным было, как сообщали тогда сводки Совинформбюро, «уничтожение живой силы противника», за что пулеметчица Станелене была награждена орденами солдатской Славы. Но об этом она говорить не хотела.
— Мы шли по снежной дороге, было холодно, и светило солнце. В снегу лежал мальчик, голубые глаза открыты, ветер треплет чуб, а ушанку со звездой почти занесло... Он был мой сверстник. И он был мертвый... Давайте я лучше расскажу, как мы катались на «максиме»...
Четыре женщины в Советском Союзе стали полными кавалерами ордена Славы. Одна из них — Дануте Юргевна.
5 июля 1943 года она прикрывала пулеметным огнем прорыв пехоты под Орлом. Прервалась связь, и она побежала с донесением сама. Ее обстреляли, ранили, но пакет она доставила. На обратном пути опять нарвалась на засаду, забросала фашистов гранатами и доползла до своих.
А в это время в нескольких километрах от нее, на широком поле, расчет сержанта Григория Терентьева отбивал одну за другой танковые атаки противника, пытавшегося вбить клин в нашей обороне. До самого вечера продолжался бой, и Зина только успевала подавать снаряды — осколочные против пехоты, бронебойные против танков. Артиллеристы удержали позиции. В том бою Зинаида Матушовене была ранена. За участие в Орловско-Курской битве обе девушки были награждены медалями «За отвагу».
— Однажды артиллерийский полк переправлялся через какую-то речку,— рассказывает генерал-майор Петронис. — Она была не очень глубокая, и солдаты, сняв штаны, перетаскивали вброд пушки. Смотрю, один солдат тащит наравне со всеми, но штаны почему-то не снял, так в мокрых и идет. Спрашиваю у сержанта: «В чем дело, что за фокусы?» А он: «Это ж женщина, товарищ командир».
Это были будни Зины и Дануте, и мужчины привыкли к тому, что они товарищи, такие же, как все, бойцы.
Когда в Балахне Дануте вручали автомат, она поклялась, что войдет с ним в Литву, и, пока она была в госпитале, автомат никому не выдавали. В одну дождливую осень полк стоял во втором эшелоне, и Валис, зайдя в сарай, увидел, что автомат Станелене чуть проржавел; он приказал отобрать его и выдать взамен трофейный немецкий. Вечером пришел старшина и, помявшись, сказал, что Дануте проплакала весь день, не обедала, не ужинала. Утром Валис пошел во взвод. «Где Дануте?» «За печкой. Ревет. Товарищ лейтенант, верните ей автомат, она не виновата — часовой к оружию не подпускал».
Лейтенант сжалился. Автомат Дануте вернули.
А однажды она сотворила такое, что Валис даже растерялся. Его послали в разведку на рекогносцировку местности, и тут обнаружилось, что его маскхалат пропал. Он ушел в чужом, а про себя решил, что дела этого так не оставит. Утром выстроил взвод и увидел: все солдаты в белоснежных новых подворотничках. «Твоя работа, Станелене?» И услышал в ответ: «Ну и что? Вы себе новый маскхалат все равно найдете, а ребятам так лучше». И Валис тогда подумал, что она по-своему права. В бою очень важно чувствовать надежный тыл, у него для этого был ординарец, а у них — только локоть соседа. Расчет, где служила Дануте, был у него самый надежный.
Летом 44-го года 16-я Литовская дивизия вступила в Белоруссию. В бою при деревне Родные Витебской области Дануте Станелене пулеметным огнем поддерживала наступление стрелковых частей и была награждена орденом Славы III степени. Не успев вступить в комсомол перед войной, она стала комсомолкой в 42-м году, а теперь, в 44-м, ее приняли в партию. «Хочу бороться с фашистами коммунисткой. Готова, если нужно, умереть за Родину»,— написала она в заявлении. Разве знала тогда она, девушка с двумя классами образования, что пройдет шесть лет, и она станет секретарем Тельшяйского райкома партии, будет ездить по селам, создавая первые в республике колхозы. И уж тем более не знала она, что через полтора года после победы ее вызовет секретарь ЦК КП Литвы А. Снечкус, обнимет за плечи, посадит на стул в своем кабинете и скажет: «Доченька, Дануте, я должен сообщить тебе... Постарайся быть мужественной, какой ты была на фронте...» И, поняв, что случилось что-то ужасное, она только попросит: «Говорите скорей». И тогда он тихо скажет: «Дануте, в канун Нового года буржуазные националисты зверски убили всю твою семью... Всех, кого застали дома,— отца, братьев, сестру, мачеху».
И она будет стараться, сумеет быть твердой, когда похоронит их и когда придет в растерзанный свой дом и поймет, что нужно начинать жить сначала. Ей будет тогда 25 лет...
А пока война продолжалась. Были не только бои. Полк стоял в обороне, дороги размыло, и с самолета им сбрасывали сухари и сахар, они варили из него конфеты — конфеты получались вкусные, но только половину котелков они сожгли. Однажды раздобыли селедку с картошкой, устроили пир, потом начался жаркий бой, пить хотелось ужасно, у кого была рядом лужа, пили из лужи, остальные копали поглубже песок и отжимали его, чтобы выдавить хоть каплю воды.. А когда подморозило и выпал первый снег, пулеметы поставили на лыжи, и везти их стало легче. Иногда, забравшись на ствол, расчет с гиканьем и свистом лихо скатывался на «максиме» с горки.
В 1944 году за участие в освобождении Полоцка Дануте Станелене была награждена орденом Славы II степени.
— Война для меня была работой, тяжелой работой, к которой в конце концов привыкаешь, как к любой работе. Сейчас это может показаться странным — я никогда и мечтать не смела о том времени, когда кончится война. Иногда только думала: хоть бы она на один день остановилась, чтобы нам патронов еще успели сделать.
Редактор женского литовского журнала «Тарибине мотерис» Беруте Борейшене вскоре после войны работала учительницей в сельской школе. Жить было негде, и об этом, разумеется, знала секретарь РК партии Дануте Станелене. Она сама разыскала для учительницы комнату, поехала туда и позвала Беруте. Потом они вместе пили чай, и Беруте попросила: «Расскажите о войне».
— Не спрашивай об этом. Нелегко мне вспоминать... Давай лучше поговорим о том, как воспитывать детей,— о главном нашем женском деле.
Пройдет еще несколько лет, Дануте окончит партийную школу, станет депутатом Верховного Совета СССР. За участие в хозяйственном и культурном строительстве ее наградят орденом Трудового Красного Знамени, и это будет не последняя ее награда...
Осенью 44-го года продолжалось освобождение Литвы. Наши войска форсировали реку Дубису, освобождая Жемайтию. Зинаида Матушовене за эти бои была награждена второй боевой медалью. Литовские соединения перешли границу бывшего Клайпедского края. Артиллерийский полк шел лесными тропами, тяжелые противотанковые орудия везли на подводах. До конца войны оставалось чуть больше полугода.
12 октября полк подошел к перекрестку шоссе и железной дороги в Шилутском районе около деревни Усенай. Пробив оборону фашистов, перерезали путь на Клайпеду и прижали немцев к Неману. Чтобы вернуть важный стратегический пункт, гитлеровцы стягивают сюда силы, перебрасывают танковую дивизию «Герман Геринг», из курсантов летной школы формируют штурмовые роты.
Расчет сержанта Терентьева стоял у шоссе. Всю ночь моросил холодный осенний дождь. Они ждали танков. Утро наступило неожиданно солнечное, яркое и оглушило тишиной. В 12.30 с трех сторон ударила вражеская артиллерия, двинулись танки и бронетранспортеры, стреляя из всех орудий. Основной удар немецкого прорыва пришелся на 1-й батальон. Не ожидая команды, Зина заряжала орудие, сложив заранее снаряды так, чтобы удобно было брать. Они подбили два танка. Ранило наводчика, Зина встала на его место. Танки приближались теперь уже с двух сторон. Развернув орудийный ствол, они продолжали стрелять. ...И опять, в который раз, проваливался в полузабытье раненый сержант Терентьев. Тогда Зина оставалась одна. Ее орудие не прекращало боя...
— Бой за шоссе продолжался четыре дня,— вспоминал генерал-майор Петронис.— Что мы увидели потом, трудно передать. Из пяти батарей полностью погибли три. Расчеты не откатывали орудия назад, люди погибали вместе с пушкой. Расчет Терентьева подбил два танка. Третий раздавил людей, прошел метров двадцать, загорелся и встал. Больше танки не прошли. Сержанту Григорию Терентьеву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В том бою погибла Зинаида Матушовене.
За несколько дней до этого, на сопке между болотами к юго-западу от Шяуляя, восемь часов вела бой пулеметчица Дануте Станелене, удерживая высоту. Она отбила 13 вражеских атак. Ее представили к ордену Славы I степени.
Узнав, что погибла девушка-артиллеристка, капитан Валис пошел к командиру полка и попросил перевести Станелене из пулеметной роты: «Мы уже освобождаем Литву. Давайте хоть Дануте сохраним». Ее слезы и просьбы оставить в роте были бесполезны. Приказом командира она была переведена на пункт сбора донесений. Шла весна 45-го.
***
Ученики средней школы № 2 города Ионавы приступили к розыску сведений, которые помогут восстановить жизненный путь Зинаиды Матушовене...
У Дануте Юргевны Маркаускене много забот. Двое взрослых детей, пятеро внуков — накормить, постирать, присмотреть; огород за городом есть... Она делает все это с радостью. Ведь это естественные, мирные заботы. Как у всех бабушек.
М. АРИСТОВА


Валя новости привезла

Прежде чем попасть в почтовое отделение Верх-Уса, газеты и письма каждое утро целый час летят из Перми на АН-2, а потом еще полтора часа трясутся в «уазике».
Когда удалой райцентровский шофер бухнул на чисто вымытый пол почты — приземистой избы с белесым от времени и дождей срубом — мешки с корреспонденцией, из-за поворота показалась рыжая коняга, запряженная в маленькую скрипучую тележку. Это приехала почтальонша Валя Корина.
Она поставила в тенечек коня, бросила ему охапку свежего клевера, потрепала по шее и вошла в избу. Тут мы и познакомились. А услышала я о Валентине Александровне в Перми, где ее фамилию назвали среди лучших почтальонов области. Правда, о том, что она одна из лучших, Валя, по-моему, и не подозревала. Сильно удивившись приезду корреспондента, покачала головой и сказала нараспев, заметно окая: «Что обо мне писать-то? Роботаю... Так все ж роботают...»
За пять минут Валя рассортировала и расписала все газеты, и мы тронулись в путь. Рыжий мерин Ясный, по старости переведенный на перевозку почты, неспешно затрусил по пустой деревенской улице. Валя то и дело взмахивает над его крупом зеленой березовой веткой, отгоняет слепней.
Мы пересекаем тенистый лог. По дну его невинно журчит потаенная речонка. По весне и осени эта тихоня превращается в бурную и сильную реку.
Вот и Маломалки, первая деревня на нашем пути.
— Валюша едет! С добрым утром!— приветствует нас у калитки пожилая женщина. У ног ее пятилетний ребятенок, держась за бабину юбку, ввинчивает в землю чумазую пятку и исподлобья таращится на незнакомого человека.
— Кого везешь-то?
— Гостью, — краснея, отвечает Валя, отдавая «Сельскую жизнь». Мы медленно следуем по пустой деревне, мимо крепких, добротно сложенных изб. Помогая Вале, я бегаю то к одному дому, то к другому и сую одну-две, а то и три газеты в прибитые к дверям старые полевые сумки — по традиции они заменяют здесь почтовые ящики.
— Сама себе работу добавляю! Вот, говорю, Маша, сыну «Костер» выпиши, очень интересный журнал, а мужу — «За рубежом», много чего дельного там. Так и набирается работа. Как журналы идут, в два приема развозить приходится, тележка-то маленькая...
— А что, сами не очень рьяно подписываются?
— Хорошо, хорошо подписываются. Только же не про все журналы и газеты знают. Вот я и советую. А то еще женщина завертится с хозяйством да и пропустит время. Так приходится напомнить, а то и самой подписать. В обиде не остаются, еще и благодарят. Один-то раз у журнала «Чаян» — «Скорпион» перепутали индекс, а я не проследила, так целый год эта семья получала журнал на татарском языке. Картинки смотрели, но все равно, говорят, смешно...
Читают здесь и в самом деле усердно. Без газеты или журнала не обходится ни один двор. На триста подписчиков Верх-Усинского отделения приходит 114 «Сельских жизней», тридцать «Комсомолок», столько же выписывают «Правду», полтораста человек — районную газету «Маяк коммунизма». Журналов получают даже больше, чем газет. На триста сорок газет их триста семьдесят. Первенство среди журналов держит «Крестьянка» — семьдесят пять экземпляров, а читают всей деревней.
— Жаль, что задерживается иногда журнал-то ваш! — замечает Валя.— Очень у нас его ждут. Или, бывает, придет номер, а в нем «Хозяюшки» не хватает...
Я объясняю, что задерживается порой журнал из-за огромного тиража — не сразу ведь такой и напечатают. А если нет «Хозяюшки» — может, ...понравилась кому-то по дороге... Через множество рук проходит журнал, пока доберется до Верх-Усы.
Припекает солнце. Звенит мошкара. Ясный то и дело берет в сторону от дороги, чтобы ухватить пучок травы, и тогда никем не оборванные ромашки мягко бьют нас по ногам. В этом году редкостные травы на Урале — густые, мощные, взрослому мужчине выше пояса. Прямо у обочины краснеет земляника. А цветов вокруг! На угорах стройные красавицы ели. А дальше холмы, еще холмы, взгорья, дремучие леса, одним словом, Урал!
— Земли наши богатые, щедрые. А люди из деревни, бывает, уходят. Хотя сейчас меньше... Чем их этот город манит? Я в Пермь поехала, так к вечеру с ног свалилась — сутолока, теснота...
Валя недоверчиво прислушивается к новому для нее слову «миграция», к моим размышлениям на эту тему и вдруг с гордостью говорит:
— А хоть и миграция, а подписка у нас та же: сколько раньше газет возила, столько и теперь.
Да, число газет и журналов в Верх-Усинском отделении связи не уменьшилось, даже увеличилось. А почему? Валя так считает:
— Жизнь другая стала. Достаток. Времени свободного больше. И люди другие. Про все знать хотят. Есть такие дворы, где по несколько газет разных и журналов получают.
В один из таких дворов мы заехали. Хозяйка, Антонида Петровна Терехина,— заведующая фермой. Муж ее, Александр Степанович,— и тракторист, и шофер, и кузнец, если надо. У них шестеро детей. Читают в этой семье все. Аккуратнейшие подшивки за многие годы лежат на полках. Получают «Известия», «Сельскую жизнь», «Неделю», «Крокодил», «Маяк коммунизма», «Человек и закон», «Крестьянку», «Собеседник», «Юный натуралист», «Приусадебное хозяйство», «Роман-газету» и даже «Военно-исторический журнал».
Антонида Петровна, провожая меня до дверей, вдруг останавливается и горячо убеждает: «Ты, милая, хорошо о Вале-то напиши! Золота баба, безотказна. Ни дня не пропускает, ездит. Дождь, пурга, бездорожье, она едет! С утра еще постират, на речке белье прополаскат, запрягат коня-то да едет. Еще и лекарства нам возит. Что бы мы без нее делали?»
Валю, я заметила, никто не зовет по отчеству, хотя дети у нее уже взрослые. И это вовсе не означает неуважения. Скорее деревенское обыкновение — все здесь друг друга знают смолоду. Мы едем по Каменному Ключу, Валиной деревне. Почему Каменный Ключ? «Ключи у нас из камней бьют,— объясняет Валя.— Холодные, чистые. Возле них когда-то и деревню поставили. Приедем, попробуете водички, а нам пока направо, к Чистоканам».
Чистоканы, последняя, третья, деревня Валиных «владений». Валя тут знает всех и каждого. Знает, у кого какие беды и радости. Круг своих обязанностей Валя не ограничивает разноской почты. Рассчитывает плату за электричество у одиноких старух, отвозит в Верх-Усинскую сберкассу отложенные от пенсии трешки и пятерки — ей полностью все доверяют. Недаром когда-то просили Валю взяться за разноску почты не только как грамотного, но и как безупречно ответственного человека и инициативного.
Узнала как-то Валя, что вышел каталог бытовой и сельскохозяйственной техники, которую можно выписать за деньги почтой, Валя каталог приобрела и стала возить его по деревням. В результате во многих дворах появились стиральные машины, электронасосы и множество всякой иной техники. Полтора года назад ушла в декрет продавщица единственного на три деревни магазина, и незаметно приняла Корина на себя обязанности разъездной торговой точки. Из Верх-Усы возит она хлеб, сахар, консервы, стиральный порошок. Все новости первой тоже привозит она. О колхозных делах и райцентровских, о товарах в магазине. Часто даже обменивает людям книги в библиотеке. Валя отказывается только от одного — возить спиртное. Просить ее об этом бесполезно, это знают все.
Дом Юдиных. Хозяйка — Мария Степановна. Одна из тех, кто создавал колхоз, кто работал за ушедших на фронт в военные годы, а в послевоенные — за не вернувшихся с фронта.
Ныне Мария Степановна на пенсии. В колхозе работают ее сын Сергей и сноха Галя. Галя — на ферме, Сергей — трактористом. Галя, правда, пробовала утянуть мужа в город — нет, не поддался. Держат Юдины пчел, корову, свинку, овец, кур. Зарабатывает Галя больше мужа — 250—300 рублей. Сергей получает 120—150. Он — рыбак, охотник, пчеловод. Подворье у них ладное, скотина холеная. Сергей больше любит читать статьи про политику, про экономику. Мария Степановна и Галя — те издания, где про семью, про любовь, про хозяйство.
— Мы вашу «Хозяюшку» обе любим. Галя какие новые рецепты у «Марии Ивановны» прочтет, сейчас мешает, лепит, шлепает. Когда получается, когда нет,— охотно рассказывает Мария Степановна.
Недлинный вроде путь по трем деревням занял, однако, шесть с половиной часов. Зимой выходит и того больше. Затемно уезжает Валентина Александровна, затемно возвращается. Туда три километра, да сюда четыре, да из конца в конец деревни два... Каждый день. В девять на конный двор, запрягать Ясного, к одиннадцати на почту, куда к тому времени подвозят газеты. А на ногах она обычно уже в четыре. Топит печь, кормит скотину, готовит еду на всю свою большую семью: она с мужем, свекор со свекровкой, три сына, две дочери.
Валина мать живет у младшей дочери в городе Чайковске. Валин отец погиб на фронте. Валя не запомнила его лица — ей было всего три года, когда началась война. Осталось в памяти — добрый, ласковый.
Сейчас у младших Валиных сестер уже большие дети. Каждое лето приезжают все они к старшей сестре. И тогда дом Кориных делается самым людным в деревне.
Когда мы распрягли Ясного и пришли в дом, был уже вечер. Затрещал мотоцикл, и во двор вкатил Юрка, второй сын Вали, завклубом и киномеханик по совместительству. Поел чего-то наскоро и умчался за новым фильмом. Младший, Лешка, с утра до ночи на рыбалке, приносит раза три в день разную рыбную мелочь, которая тут же бесследно исчезает в общем котле. Свекровь, Устинья Евдокимовна, сажает ухватом в печь хлебы. Лида, средняя сестра, чистит грибы для супа, гоняет, чтобы не мешались, девчонок — свою, восьмиклассницу Ленку, и Валину Веру, что не так давно принесла из школы аттестат за десять классов с одними пятерками. Девчонки обижаются и уходят на крыльцо. Пока готовится ужин, Валя встречает стадо, загоняет овечек, доит корову, собирает в курятник кур.
Возвращается с работы ее старший сын, Саша. С зимы он принял Починковскую пасеку, отвечает сейчас за сто пятьдесят пчелиных семей. Так что работы невпроворот. Иногда ему помогает Лешка, и тогда на обратном пути с пасеки младший спит, сидя верхом на мотоцикле и обхватив старшего брата руками, а Саша придерживает их локтями, чтоб Лешка не свалился. Поздно приезжает Саша, но все равно успевает вместе с дедом засадить в ульи новые семьи, поставить рамки, накормить нутрий, наколоть дров, перекидать за сарай кучу навоза, а потом еще и помочь бабушке вынуть из жаркой глубины печки испекшиеся хлебы.
Саша после армии остался было в Крыму, но вскоре заскучал по дому и вернулся в Каменный Ключ. Вернулся в деревню, где можно зимой ходить на лыжах за зайцами, охотиться на них с подхода, без собаки, ходить на лося, рыбачить. Вернулся в деревню, где мать, вся семья нуждались в его, старшего сына, присутствии. А ведь мог Саша обосноваться в городе, до армии окончил ГПТУ, работал сборщиком металлических корпусов судов, получал по триста рублей в месяц.
— Зачем мне деньги? Того, что здесь, в Ключе, ни за какие деньги не купишь. Да и матери с отцом помогать надо. А места наши какие! Вот завтра сходите с девчонками по ягоды, они вам такие поляны покажут — ступить от ягод некуда, все красно. (И это оказалось чистой правдой, хотя поверить в такое, даже увидев, было почти невозможно.)
— А ключи у нас какие,— продолжал живописать Саша,— холодные, кипят. Луга, цветы, травы, пчелы — раздолье. Зимой снега лягут — до середины окон. Краса! Такой, поди, нигде нет.
Потом Саша показывает нутрий.
— Нутра, нутра! — зовет он. Из глубины клетки выходит серебристо-белая нутрия, присаживается, как полная пожилая дама, и дружелюбно на нас смотрит. Я протягиваю руку, чтоб ее погладить, а она вдруг берет мой палец своей холодной лапкой и осторожно пробует на зуб...
Набегавшись за день со своими пчелами, укладывается в клети свекор Петр Елевферьевич. Устинья Евдокимовна усаживает за стол вторую очередь едоков — внучек, внуков, Валю и ее сестер и после уговоров устало подсаживается к столу сама.
На столе несколько больших мисок, из которых все по очереди черпают ложками. Очередность — сначала старшие, потом младшие — возникает сама собой. Снедь сытная и здоровая — уха из карасей, грибная похлебка из свежих белых, которые набрал Саша по дороге с пасеки, миска с молоком и земляникой, домашний, еще теплый хлеб несказанной вкусноты.
Раньше всех заканчивают ужин девчонки. Каждая уже с бигуди на лбу, они вынимают длинные свои ноги из-под стола, перешагивают через лавку и отправляются смотреть телевизор.
После ужина в доме собираются соседи. Мужики во главе с Валиным мужем Ювеналием Петровичем рассаживаются на высоком крыльце и, покуривая, не спеша обсуждают политические события. Молодежь толчется в комнате, кто смотрит телевизор, кто, усевшись в углу на диване, вспоминает, как хорошо проводили в армию Витьку Чернова. Девчонки хихикают, неженатые механизаторы смущаются. А женщины, рассевшись на кухне по лавкам, требуют, чтобы был им представлен корреспондент «Крестьянки». И меня засыпают вопросами. Интересуются, какие в Москве новости, и, конечо же, спрашивают о том, что будут печатать в журнале. На что могу, на то отвечаю. А потом говорили о разном, о семье, о детях, о хозяйстве, о модной гимнастике аэробика, которую по телевизору показывают. Посетовали на колхозное руководство, что никак не может от Каменного Ключа до райцентра хорошую дорогу проложить, да и магазин бы открыть надо, а то разве дело Валю по всякому пустяку просить. Но, «подводя черту», пришли к выводу, что жизнь-то сейчас очень даже хорошая. И кто-то сказал те самые слова, что часто звучат в конце долгой неторопливой беседы: «Главное, чтоб войны не было...» И тут завспоминали старушки, в подробностях рассказали, как тогда было...
— Чтоб мир сохранить,— заметила Валя,— работать надо больше, чтоб никто на нас руку не смел поднять...
Потом кто-то затянул песню, и Лида, Валина сестра, побежала в комнату за магнитофоном: она пела в фольклорном ансамбле и собирала народные песни. А вечер, полный нежнейших дымок, окутывал сумерками деревню, где после трудов праведных отдыхали люди...
На посиделки к Кориным собираются почти каждый день. Так уж сложилось в деревне, что дом почтальонши вместо клуба: здесь и поговорить можно, и новости обсудить, и заказы Вале сделать.
Все заказы Валя аккуратно записывает на бумажку...
— Трудно, наверное, всем помогать?— спрашиваю я.
Валя улыбается устало и добро:
— Да где там всем! Так, посильно.
Галина ПОТАПОВСКАЯ
Фото В. КОРНЕЕВА.
Село Верх-Уса, Куединский район, Пермская область.

<- предыдущая страница следующая ->