скачать журнал

<- предыдущая страница следующая ->

Вам записка от киномеханика Баралея

Яков Тихонович умывается, пьет чай и выходит из хаты. Рассвет встает при чистом и высоком небе. Киномеханик идет к мосту через Мокрую Суру. Во времена Запорожской Сечи она была многоводной и широкой, да ее укатали годы: оплыли берега, заросли камыша потеснили речное зеркало. Но мост продолжает соединять село Привольное с Соленым, Червоным Яром, Малиновкой, железнодорожной станцией Елизарово. А по обе его стороны раскинулись земли колхоза имени А. В. Суворова.
Самая дальняя животноводческая ферма расположена за Бычьей балкой, в двадцати пяти километрах от Дома культуры, где находится постоянное место работы киномеханика Баралея. Кажется, чего ему вставать в такую рань, когда только голосистые петухи окликают друг друга? Но у калитки правления уже маячит «газик» председателя Ивана Ивановича Булкина, и, укутавшись в платок, спешит к себе парторг Инна Афанасьевна Брауде. При таком раскладе стыдно нежиться в постели.
Вот и машина с силосом. Шофер, молодой парень в солдатском бушлате со следами погон, притормозил.
— Готово?
— Держи.
Яков Тихонович достал листок тетрадной бумаги. На нем написано: «Вере Стрельченко. Индийский фильм. Про любовь. Буду после вечерней дойки». У Баралея свое представление о кинорекламе. Одно дело — типографские афиши, расклеенные на щитах возле клуба. Те, кто живет на центральной усадьбе, прочитают, забегут к нему в кинобудку или справятся по телефону, о чем, к примеру, лента «Ночь без птиц», а доярка Стрельченко живет у черта на куличках, ей недосуг в Привольное шастать. Баралей сам ездит туда. За годы работы изучил вкус женщин. У Веры слабость к индийским фильмам. Может быть, потому, что они красочные? Хотя Баралей помнит, как, не шелохнувшись, смотрели доярки «Три тополя на Плющихе».
Красный уголок на ферме маленький, едва вмещает тридцать человек, но Якову Тихоновичу нравится, что к его приезду неказистое помещение преображается: полы вымыты, занавески отутюжены, в граненом стакане — полевые цветы весной и летом, астры — по осени. Зимой тоже без цветов не обходится. Кто-нибудь из дому герань или кактус принесет.
Но главное — сами женщины. Кто-кто, а он-то знает, что такое труд доярок. Бывает, и наплачутся и наругаются: то корма не вовремя подвезут, то скотник набедокурит. А житейские невзгоды? Где о них и посудачить, как не в кругу товарок: о непутевом зяте или невестке, о шубках для внуков, которые обещали привезти в магазин, да мало ли еще о чем.
Жизнь по преимуществу — будни, а праздник — вот он, Яков Тихонович со своим киноаппаратом. Мягчают лица у матерей и бабушек, пристальней и глубже становится взгляд у девушек, мужчины стараются дышать в сторону: не дай бог запах от вчерашнего застолья почуется. Суетятся, помогают снести из коляски мотоцикла бобины с кинопленкой, вешают экран. Наконец, все готово. Гаснет свет. Стрекочет аппарат, соединяя затерянный в степи красный уголок с большим миром.
Перед тем как показать художественную ленту. Яков Тихонович обязательно прокрутит киножурнал о последних событиях в стране и за рубежом. На экране оживает хроника событий на БАМе, возникают отсеки космического корабля, многолюдные демонстрации в Бонне скандируют: «Нет! — американским крылатым ракетам!» Заботы и тревоги всего земного шара теснят сердца людей. В эти сокровенные минуты Яков Тихонович благословляет свой выбор.
Сам он местный, из соседнего села Еленовка. Родился в 1938 году в семье крестьянина, бывшего красного конника у Котовского. Отец погиб в Великую Отечественную, освобождая Польшу. Точного места Яков не знает. Однополчане написали: «При переправе через Вислу». Где та переправа? Но каждый раз, когда в руки попадает сделанный в Польше фильм о войне, смотрит его с затаенной надеждой: а вдруг в кадрах кинохроники мелькнет родное лицо? Было ведь такое с дядькой Степаном, механиком гаража, когда демонстрировалась киноэпопея Романа Кармена про Великую Отечественную: среди солдат, воевавших на Курской дуге, он признал себя. С того кадра Яков сделал фотографию ветерану. Больше сорока тысяч зрителей побывало на киносеансах у Баралея, а вот так, чтобы одно лицо и на экране и в зале — было один только раз. Правда, есть ленты, рассказывающие и об односельчанах, передовиках пятилеток, но лишь однажды с такой щемящей грустью и в то же время с гордостью прозвучало из зала: «А ведь это я!»
Так случилось, что почти в то же время, когда погиб отец, война жестоко напомнила о себе и Якову с братом. Вскоре после освобождения Еленовки от гитлеровцев пошли они в поле за картошкой. Яша шагал впереди и наступил на мину. И крикнуть не успел. Оторвало ногу. Очнулся он в полевом госпитале. Шел ему тогда шестой годик.
Потом школа. Семь километров в один конец. Потом учился в Харькове на киномеханика. Потом встретил на мосту Галину...
Однажды на полевой стан привезли кино «Путевка в жизнь». С этого все и началось. Каждому доступен миг волшебства, остающийся в душе от соприкосновения с чудом. Светлая молния проникла в сознание и вдруг осветила все, наполняя особым смыслом и небо, и поле, и сверстников, не отрывающих глаз от говорящей белой простыни. Не каждый решится сделать из этого мига судьбу. Яков сделал.
...Между тем самосвал, груженный кормами, оторвался от моста. Яков Тихонович не уходит со своего диспетчерского пункта. С минуты на минуту должен подбежать молоковоз в сторону второй фермы. Точно, урчит, хоть часы сверяй. Шофер отработанным жестом протягивает из кабины руку. Получает записку: «Ольге Медведовской. Кино «Москва слезам не верит». О нашей жизни. Буду утром, завтра».
Ольга — самолюбивая, гордая, а труженица, каких поискать. В соревновании доярок среди хозяйств Солонянского района не раз занимала первое место. До их фермы тоже не ближний свет, но за двадцать восемь лет работы не было случая, чтобы Яков Тихонович хотя бы раз опоздал к назначенному времени. Будь хоть что: мороз, зной, распутица.
Раньше на волах да лошадях ездил. Это теперь асфальтированные дороги во все концы, а когда начинал крутить кино, бывало, добирался к зрителям, что называется, по уши в грязи. Однажды тонул в весенней Суре. Обошлось. И бобины с лентами спас. В шестидесятых годах купил мотоцикл, приладил к нему коляску и — эх, тачанка-ростовчанка!
Почувствовал себя особенно нужным, когда с чьей-то нелегкой руки отдаленные села стали именоваться «неперспективными». Позакрывались в них школы, библиотеки, клубы. Потребкооперация сократила количество рейсов с продуктами и товарами. Поутекали молодые, остались старики со старухами, не желающие покидать насиженные места. Баралей их не забыл. Хорошо, что местные руководители быстро опомнились, стали потихоньку и дома строить и дороги мостить. К тому времени Баралей уже жену Галину выучил управляться с аппаратурой.
До этого у него в помощниках ходили сыновья. Сначала старший — Виктор, а потом младший — Сергей. Но повырастали дети, разъехались из родного дома. Жена сама сказала: «Помогу тебе».
Стоит Баралей на мосту через речку Мокрая Сура. Ждет. Еще одну записку надо передать с оказией в тракторную бригаду. Ребята просили «Аты-баты...» Леонида Быкова. В прошлом месяце два раза крутил, и снова хотят. Не может киномеханик исполнить их просьбы — сильно пленка износилась. Приготовил другую ленту — «Пацаны». Коротко объяснил содержание: «О нашей совести».
Ждет, а в памяти недавний разговор с директором местной школы и завучем. Ни с того ни с сего они запретили организованные культпоходы детей в сельский кинотеатр. Сами — пусть, а вот «детский кинотеатр» — баловство. Слушал коммунист Баралей и диву давался. Что же в том плохого, если ребятишки сами и кино учатся крутить, и билетерами стоят, и обсуждения устраивают? Какой же клуб без детей? Конечно, учителям с ними нужно немножко повозиться, пожертвовать своим временем, но ведь это стоит детской радости. Посмотрели бы, как шестиклассник Сережа Котляр колдует в аппаратной!
«Нет». Поджали губы. «Вам это для плана нужно». Как кнутом стегнули. Стерпел. Какой план! Он его полгода назад выполнил. Недаром и медалью «За трудовую доблесть» наградили и значок «Отличник кинематографии СССР» вручили. План. Не вытянут его детские пятачки, а вот праздник украли. Но он этого не допустит. Секретарь парткома колхоза Инна Афанасьевна поможет...
Дует прохладный ветер. Морщинит гладь Суры, где плавают дикие утки, оставшиеся на зимовку. Яков Тихонович не спешит к себе в клуб. И не только потому, что еще не передал свою записку-афишу. Не только. Мост — особое место, он связывает с прошлым. Здесь они, молодые парни и девчата, собирались на танцы. А где еще? Тогда клуба не было, и единственный на все Привольное заасфальтированный пятачок как раз и находился на мосту. Играла гармонь, колдовски пахла луговая мята, душа просила счастья. Подошел к Галине, сказал: «Выходи за меня».
Ах, этот мост через Мокрую Суру! Родина сердца. Греет Якова и Галина ласка, и сознание того, что его ждут на дальних фермах, и письмо от Сергея. Младший сын служит на южной границе. Пишет, что здоров и вообще все в порядке.
Надо наведаться к старшему в Запорожье. Припас для внука подарки, а главное — придумал историю. Без нее внук не заснет. Так повелось. Не беда, что история взята из кинофильма «Тайна корабельных часов».
О себе киномеханик никак не догадается рассказать.
А. ПАЛЬМ
Рис. В. ФЕДОРОВА.
с. Привольное, Солонянский район, Днепропетровская область.


ВЫ СПРАШИВАЛИ

МОЖЕТ, МНЕ УДАЧНЫЙ НОМЕР ПОПАЛСЯ?

«Дорогая «Крестьянка»!
Уже много лет моя мама выписывает журнал, а я, сказать честно, в него не очень-то заглядывала, вы не обижайтесь. С малых лет я мечтала быть артисткой, потом балериной, потом даже капитаном дальнего плавания... Потом я окончила девять классов, оглянулась на жизнь и... пошла в СПТУ. Теперь я работаю оператором на комплексе. Замуж вышла, у меня двое детей, две девочки, думаю, и мальчик будет. Живем мы в тридцати километрах от моих родителей...
Как-то приехала к маме, полистала «Крестьянку» и сразу же наткнулась на выкройку для себя, а я ее долго искала. Положила журнал в сумку, а мама говорит: «Эй, шустрая, положь назад!» Я даже удивилась. Оказывается, мама собирает журналы по годам. Я, конечно, пообещала вернуть, выкройку использовала, а заодно и полистала. В общем, прочитала я журнал от начала до конца и подумала: а почему бы мне тоже тебя не выписывать? Пришла на почту, а мне говорят: жди сентября, тогда подпишешься. А я вроде слышала, что не обязательно ждать сентября, тут вы мне разъясните, пожалуйста. Это, значит, первое, а второе вот в чем заключается. Есть же смысл приобретать для дома дойную корову, согласны? Я к тому, что, может быть, мне просто удачный номер попался? Там и рассказ интересный был, и артист Андрей Миронов на отдельной странице, да и просто про нашу сельскую жизнь с интересом почитала, как там в других местах нашей страны живут и работают. Вы уж не пожалейте времени, ответьте мне, что и как.
Анна Андреевна МИКЕШИНА,
Владимирская область».
Уважаемая Анна Андреевна!
Работники почты были неправы. Чтобы подписаться на любой журнал или газету (в том числе и на журнал «Крестьянка»), не обязательно ждать сентября, когда оформляется годовая подписка. Вы можете оформить подписку с любого месяца и на любое количество номеров. Если же вы по каким-либо причинам не успели это сделать в сентябре, то не поздно будет и в любое удобное для вас время.
Ответить на второй ваш вопрос значительно сложнее. У «Крестьянки» есть одно незыблемое правило: все, что мы пишем, мы пишем О КРЕСТЬЯНКЕ, ДЛЯ КРЕСТЬЯНКИ, ВМЕСТЕ С КРЕСТЬЯНКОЙ. Как это понимать? Ваша жизнь, ваша работа, ваши думы и заботы — необозримое и прекрасное поле деятельности наших корреспондентов, пульс нашей жизни, долг наш перед временем; так мы понимаем первую часть триединой формулы — «о крестьянке». Поэтому не случайны, а закономерны и обязательны главные наши рубрики: «ПРЕДСЕДАТЕЛЬСКИЕ УРОКИ», «ХОЗЯЙСТВОВАТЬ ЭКОНОМНО, РАСХОДОВАТЬ БЕРЕЖЛИВО!», «КОММУНИСТ И ЕГО ДЕЛО» и другие. А «для крестьянки» это не только «Хозяюшка», это и обозрения ведущих журналистов-международников, и творческая лаборатория современных мастеров театра, кино, телевидения, и рассказы о классическом наследии искусства отечественного и всего мира, статьи о морали и праве, о сложности духовного мира современного человека, о семье, о быте, который тоже может быть необходимой платформой для самораскрытия личности, но может и превратиться в трясину... Весь наш огромный мир с его историей и культурой, с его проблемами и нравственными ценностями — вот содержание второй части формулы — «для крестьянки».
Ваши письма, ваши пожелания формируют журнал. «Хозяюшка» — это ваши запросы. Рубрика «Женщины на войне. Фотоальбом «Крестьянки» родилась из вашей памяти. Иногда читательское письмо выносится в начало статьи или очерка, но даже тогда, когда этого нет, чаще всего в основе все равно лежит письмо — например, целиком на письмах основана серия публикаций «Любовный многоугольник».
Более 50 тысяч писем в год — это и есть «вместе с крестьянкой»!


Александр Шеянов родился в 1951 году в Оренбурге. Окончил Мордовский государственный университет и отделение журналистики Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ. Печатался в альманахах издательства «Молодая гвардия» «Истоки» и «Парус», в журнале «Смена», в «Литературной России». Был участником VIII Всесоюзного совещания молодых писателей.
В 1980 году Александр Шеянов выпустил свой первый сборник рассказов «Не крушите снежных баб».
Предлагаем вниманию читателей рассказ из новой книги, которую автор готовит к печати.

ГОЛУБОЕ и ОРАНЖЕВОЕ, или Драма на голубятне
Александр ШЕЯНОВ
Рассказ
Рис. Е. ФЛЕРОВОЙ.

Лучшая голубятня в округе была у Борьки Кнорова.
Среди обветшалых, сгорбившихся сараев, пыльных кустов бузины, расшатанных заборов статная, обитая новеньким листовым железом Борькина голубятня походила на неприступную башню.
Совсем недавно на ее месте лежала в пыли городошная площадка, но Борька, которому плевать на городки, решил расширить свои владения.
Строительство новой голубятни продолжалось с неделю. В нем участвовали и сам Борька, и какие-то рабочие, видно, с ближней стройки, и те, кто заискивающе величал голубятника Борисом. Ну, а те, кто нарек его презрительно Кнорой, само собой, участия в освоении новой территории не принимали и наблюдали со стороны, что получится из Борькиной затеи.
Строительство шло споро. Уже в первый день вкопали шесть внушительных столбов. На другой день скрепили их верхушки надежными продольными и поперечными балками. Потом лег настил — железный пол будущего первого этажа, стена из слоеной фанеры с маленьким оконцем. Потом прибавился второй этаж — обтянутая металлической сеткой клетка. И уж над ней, над клеткой,— открытая площадка, увенчанная длинным шестом с перекладинами, чтоб было где Борькиным голубям и самому разместиться на отдыхе и гостей усадить.
Каждое утро Борька вразвалочку выходил из дома с приставной лестницей в руках. Тут же находились желающие ее поднести. Попробуй не поднеси! Все мальчишки-голубятники в поселке зависели от Борькиного расположения. Уж если кто из них вставал ему поперек дороги, Борька любыми путями заставлял «уважать» себя. Не смирился, не признал Борькиного верховодства,— переманит двух-трех лучших голубей, а то и всех. До единого...
Если Борьке и не удавалось открыто, с помощью своей огромной стаи переманить чужих голубей, то все равно в одну прекрасную ночь они «испарялись» из-под ненадежных голубятен или с чердаков. Кто их воровал, установить не удавалось, но обнаруживались они все у того же Борьки. А с него взятки гладки: одно твердит — в районе на базаре купил. Съезди, проверь... Если же кто-то продолжал приставать с расспросами, то рисковал схлопотать. Одному пацану с Заречной улицы даже вышиб в драке два зуба — и обошлось.
Правда, мать пострадавшего пошла в школу, в милицию, в райисполком. Борьку зачислили в разряд трудных подростков, и... все осталось по-старому. С тех пор голубятники решили с Борькой не связываться.
Он небрежно ходил по двору, засунув руки в карманы, нагло зыркал по сторонам и презрительно сплевывал.
Но не все, видимо, с ним мирились. На второй день после завершения строительства пущенный из-за забора камень разбил окошко обитой железом голубятни. Словно обрадованно звякнуло разбитое стекло. Борька как раз направлялся к голубятне. От неожиданности выронил лестницу и, по-звериному рыкнув, бросился к забору, но на полпути резко остановился и кинулся обратно. Схватил лестницу, приставил ее к стене голубятни и, быстрее пожарного на пожаре взлетев по ней к окну, заткнул дыру стянутой с себя курткой. Сделав это, он облегченно вздохнул: ведь через разбитое стекло могли улететь неприрученные голуби. Только когда они привыкали, он выпускал их, и то не сразу на волю, а в клетку этажом выше — пусть зарешеченный, но воздух. А если они по-прежнему не смирялись, им ничего не оставалось, как глазеть в махонькое окошко — на застекленные изгибы крыш, на застекленные раскидистые ветви, на застекленное бездонное небо, на застекленное яркое солнце... К тому же кормил Борька непокорных хуже, чем остальных... И не успей он сейчас — они могли бы смыться...
Борька еще раз облегченно вздохнул и решил назло всем погонять голубей, но прежде собрал осколки стекла, отнес их к забору и рассыпал на том месте, откуда был пущен камень. Причем, рассыпая осколки, старался, чтобы каждый из них торчком вошел в землю... Потом наскоро погонял голубей, разумеется, проверенных, покормил их и, подхватив лестницу, удалился... Появился лишь к вечеру со странным изобретением в руках. После получасовой непрерывной работы в окошке голубятни опять появилось стекло, но только теперь с внутренней стороны в него уперлось Борькино адское изобретение — металлическая решетка со стальными остриями.
«Пускай теперь хоть руками выдавливают, хоть камнями бросают»,— ухмылялся он, запирая замок.
И так бы, наверное, в лучах мальчишечьей, всеокружной, как считал Борька, славы и текла его размеренная и спокойная жизнь, если бы не одно обстоятельство.
Кто-то из особо приближенных донес ему, что у пацана Дениса, который не так давно поселился на соседней улице и которого свита Кноры сразу окрестила «Деньдисом», есть пара голубей необыкновенной красоты. Таких не было не только в их округе, но и во всем поселке.
Борька вроде бы снисходительно выслушал донесение, но внутренне весь загорелся. Вот бы ему тех голубей! А как завидовали бы все пацаны! Конечно, они и так завидуют ему. Не случайно же кто-то из них нарисовал на одной стене голубятни табличку «Осторожно, злая собака!», а остальные стены разукрасил отборными словечками, из которых самым ласковым было — живодер. И теперь многие пацаны все чаще слонялись не вблизи его голубятни, а под окнами «Деньдиса»: тот, как выяснилось, голубей не гонял, на базаре у птичьего ряда днями не пропадал, тайком не покуривал, лампочки в подъезде не разбивал, по утрам занимался на турнике да вдобавок ко всему частенько ходил с зажатой под мышкой книжкой.
У Борьки же в последние дни появилось новое занятие. Нет, на турнике он дрыгаться не начал — чего еще не хватало! Но теперь каждое утро он брал бинокль, забирался на чердак дома, возвышающегося напротив окон Дениса, и подолгу любовался разгуливающими по подоконнику голубями. Пара и впрямь была восхитительная! Каких только голубей не было у Борьки — и ленточные, и красно-желтые, и черно-пегие, и хохлатые, и крюковские, и чиграши мраморные, и чиграши березовые, и крестовые монахи, но вот таких, названия которых никто и не знал, не было. Одна окраска чего стоит! Такую он никогда, даже на картинках, не встречал: будто небо, распростертое над горизонтом, отдало голубям частицу своей ослепительной синевы, роскошная июльская листва добавила изумрудной акварели, а солнце окатило их грудки и растеклось по крыльям оранжевым...
Злость Борькина еще сильнее подогревалась тем, что не берег породу Денис. На его подоконник отовсюду слетались сизари, а он не шугал их, как следовало, и тем портил свою прекрасную пару. Ведь они, как самые обычные голуби, не гнушаясь компанией сизарей, преспокойно клевали вместе с ними, и что поразительно — сизари, которые на первых порах норовили выхватить корм друг у друга, уже не толклись... Ох, уж эти сизари! Он не подпускал их к своей голубятне на рогаточный выстрел! Сейчас своей невзрачностью они лишь подчеркивали красоту несравненной пары. И Борька, заходясь от нетерпения, подолгу торчал на чердаке.
Однажды, в какое-то мгновение, ему просто захотелось ворваться к Денису и отнять голубей, но тот, как нарочно, появился в окне с гантелями, и Борька, запечатлев его раздувающиеся мышцы, понял, что не справится. И не зная, что предпринять, Борька спустился с чердака и отправился к своей почему-то потускневшей голубятне...
Мучили зависть и досада. Теперь, где бы он ни был, только одно у него было на уме. И если раньше он мог иногда пропустить день и не отправиться на чердак, то теперь каждое утро, когда Денис подходил к окну, он уже осторожно наблюдал за ним.
Денис настежь растворял окно, сыпал на подоконник крупу, крошил хлеб, наливал в блюдце воды и выпускал несравненную пару. К ней слетались сизари. Денис добавлял крупы и исчезал в глубине комнаты, совершенно не наблюдая за голубями, а Борьке приходилось следить за своими в оба. Не то чтобы их кто-то осмелился похитить, а просто они сразу бы передрались.
С аппетитом поклевав, прекрасные голуби, из-за которых внутри у Борьки, как в загнивающем яблоке, завелась червоточина, пили воду и за сизарями взлетали на карниз дома. Крыша сразу же тускнела от их красоты, а они спокойно разгуливали почти у самого провала чердачного окна. Это-то и навело Борьку на мысль.
Однажды утром, когда крыши лучились от солнца, он стащил с шеста упирающегося Однокрылого и спрятал его за пазуху. Однокрылый, было, трепыхнулся, но Борька быстро утихомирил его, щелкнув, как всегда в подобных случаях, по нахохлившейся головке, и Однокрылый затих — жизнь научила его мириться. А что оставалось делать? Кому он такой нужен... Хотя смириться до конца он не мог.
С того времени, когда ему, еще не выучившемуся толком летать, Борька Кнора перебил крыло, он крайне редко испытывал радость. Разве когда ему, то взмывая, то падая, удавалось слететь с голубятни на крышу сарая или ветви деревьев...
Борька закоулками пробрался к дому Дениса, по пожарной лестнице поднялся на чердак. Там, отдышавшись, выгреб из кармана две пригоршни отборной пшеницы, из другого извлек тонкую шелковую нитку. На одном конце нитки сделал петлю, попробовал ее на крепость и растянул на крыше, сверху густо засыпав пшеницей. Закончив приготовления, он вынул Однокрылого и, дав склевать с ладони пару зерен, выпустил его.
Однокрылый недоверчиво посмотрел на зерно, но голод взял свое, и он принялся с опаской поклевывать зерна. Откуда ни возьмись сразу слетелись сизари. Через некоторое время, показавшееся Борьке целой вечностью, над карнизом взмыла долгожданная пара и опустилась рядом с сизарями. Борька чуть не подпрыгнул на месте. От нетерпения по телу разошелся какой-то странный зуд и застрял между лопатками. Левой рукой Борька скреб спину, а правой держал конец нити и зорко смотрел в щель.
Ничего не подозревая, голуби клевали золотистые зерна. Однокрылый испытывал непонятное ему беспокойство и хотел поделиться им с сизарями, но те его успокоили. Вот в собравшуюся змейкой невидимую петлю заступил сизарь — Борька чуть не задохнулся от ярости, но сдержал рвущийся наружу вопль. Сизарь спокойно клюнул еще несколько зерен и вышел из петли. И тут в петлю заступил самец, которого Борька давно уже окрестил «Оранжевым», и спроси у Борьки после, как он удержался, чтобы не дернуть за нитку,— он и сам не смог бы ответить. Но удержался. Удержала неожиданно всплывшая откуда-то изнутри, из самой червоточины мысль, что лучше поймать самку, тогда легче будет завладеть и самцом...
Оранжевый неторопливо вышел из уже готовой стянуться петли. И вот — на сей раз у Борьки перехватило дыхание — в нее заступила самка, и Борька сначала чуть потянул, а затем резко дернул нитку. Оранжевая испуганно рванулась за взметнувшимися голубями, но крылья напрасно секли воздух — ее что-то неумолимо тянуло к чердачному окну. Она рванулась и вновь, как подрезанная, упала на теплую крышу, хлестнув по ней крыльями. Борька хотел было схватить Оранжевую, как вдруг какая-то тень заслонила солнце. Он в испуге отпрянул... Перед чердаком кружил Оранжевый. Борька отмахнулся от него и только после сообразил, что нужно было попытаться поймать его. На всякий случай размахивая перед лицом рукой, он подтащил к окну вздрагивающую Оранжевую и спрятал ее под рубашку. Тень перед лицом то уменьшалась, то увеличивалась, но кружил Оранжевый уже на таком расстоянии, что его схватить было невозможно. Неожиданно рядом с окошком Борька увидел неизвестно почему нахохлившегося Однокрылого и по привычке протянул к нему руку, но тот больно клюнул по пальцу. Разъяряясь, он хотел схватить Однокрылого, чтобы тут же свернуть ему шею. но в это время больнее прежнего его долбанул по голове налетевший сбоку Оранжевый, а Однокрылый отлетел к карнизу. Борька полез было за ним на крышу, но под рубашкой забилась Оранжевая, и он, понимая, что времени на расправу не остается, спрыгнул в чердачную темень.
Внутри стремительно расплывался подсасывающий страх. Начало мерещиться, что вот-вот откуда-нибудь из сумрака вынырнет Денис, и Борька, сдавив на груди Оранжевую, скачками промчался по оглушительно хрустящему шлаку к открытому люку дальнего подъезда, на одном дыхании спустился по лестнице и, миновав подъезд, ринулся за угол. Во избежание подозрения он решил погонять голубей. Но передумал и отправился на привычный ему наблюдательный пункт на крыше.
Оранжевый все еще метался у чердачного окна. Вдоль карниза сидели нахохлившиеся сизари. Среди них был и Однокрылый. «У-у...— в бессильной злобе погрозил ему кулаком Борька,— жрать захочешь, прилетишь, я тебе шею сверну...»
В это время ему почудилось, что по крыше забухали тяжелые шаги, и он, бросив наблюдательный пункт, побежал к голубятне: скорее, скорее перепрятать Оранжевую!
Бросив ее в ящик из-под посылки, отнес домой и спрятал подальше в кладовку. И вовремя, потому что под окнами раздался шум, и последовал оглушительный звонок. Борька нехотя открыл дверь, придерживая ее ногой. В щель протиснулся Денис. За ним были те, кто всегда на Борьку косо посматривали. Борька невольно попятился и придал лицу независимый вид. но это не помогло. Денис под угрозой надавать но шее заставил сто идти в голубятню, и он. до этого собиравшийся нахально возразить, неожиданно для себя смиренно поплелся, обиженно бормоча: «У меня вот у самого кто-то сегодня свистнул законного голубя, а я ни к кому в дом не врываюсь...» Но открыть голубятню пришлось, и, усмехаясь про себя, он широко развел руками: смотри, мол, нету... нет у меня...
Денис, недоверчиво хмурясь, повернулся и пошел в окружении ребят.
Прошло несколько дней. Для Борьки они были такими медленными, что казалось, будто он со всех сил тащит их в одну сторону, а кто-то еще сильнее тянет в другую. Деньдис, Денис, которого теперь, как узнал Борька, многие величают по имени и с уважением, больше не появлялся. Понемногу, по капельке, страх исчезал, точнее, хоронился куда-то вглубь. Еще через два-три дня Борька отнес исхудавшую Оранжевую в голубятню. Потом он даже выпустил ее из нижнего этажа в клетку, но она так исступленно забилась, что он быстренько упрятал ее обратно вниз, где ей ничего не оставалось, как биться в стены. И в этот же день прилетел словно почувствовавший, что она появилась, Оранжевый. Он около часа чертил прозрачно-струящееся небо возле голубятни, но так на нее и не сел, а, устав, опустился на разлапистый клен. На этом же дереве Борька увидел Однокрылого.
«Может, это он навел на след Оранжевого?»— закралась мысль, и Борька хотел было запустить в Однокрылого камнем, но, подумав, насыпал на открытую площадку голубятни зерна, выпустил красивых самок, поставил блюдечко со свежей водой и убрал с окошка стальную решетку: голуби вряд ли осилят стекло, но если Оранжевый увидит подругу, появится больше шансов его заполучить...
Вместо обычных редких лучей в темень голубятни вонзился сноп света. Борька спрятался за ближайший сарай, под крышей которого разморенно чирикали воробьи, а на крыше сонно дремали грузные вороны. Оранжевый опять закружил у голубятни, не обращая внимания ни на отборное зерно, ни на красивых самок, ни на хрустальную водичку. Круги его смыкались на глазах. Наконец он увидел ударившуюся в стекло Оранжевую и, стремительно спикировав, вонзился в стекло.
Стекло натуженно звякнуло, Оранжевая заколотила по нему клювом, а Оранжевый снова и снова рвался к ней навстречу.
Борька, до этого оцепенело наблюдавший за происходящим, теперь, пригибаясь к земле, крался к голубятне. Но голуби, точно сговорившись, отпрянули от оконца — она в глубь голубятни, а он ввысь — и вдруг рванулись друг к другу. Звякнуло разбитое стекло, и рваные его острия вонзились в оранжевые грудки...
Забывший про свою решетку между стеклами, Борька вдруг близко увидел, как пронзительно вспыхнули и погасли в глазах голубей клочки голубого бездонного неба.


по вашим письмам
МЕРЫ ПРИНЯТЫ

- В «Крестьянку» пришло письмо из с. Хамней Закаменского района Бурятской АССР. Автор его сообщает, что в совхозе «Хамненский» сорван план выпуска продукции трех лет пятилетки. Администрация хозяйства не только не способствует борьбе за выполнение плана, а, напротив, стилем своего руководства тормозит работу. Факты, изложенные в письме, подтвердились, ответил редакции секретарь Закаменского районного комитета КПСС С. Гатапов. Директор совхоза «Хамненский» Ж. Ванкеев освобожден от должности.
- Доярки колхоза «Путь к коммунизму» Тамалинского района Пензенской области рассказали в своем письме о «рекордных» привесах молодняка (2 кг в день!), которых «добился» в прошлом году главный зоотехник колхоза С. Кузнецов, взяв телят из хозяйства по договору на доращивание. «Опыт», иронизируют они, уже нашел последователей. Удивляемся: почему такие «успехи» не демонстрируются на ВДНХ?
Редакция попросила разобраться с этим Пензенское областное управление сельского хозяйства. При проверке, сообщил заместитель начальника управления А. Ханаев, факты злоупотребления служебным положением главного зоотехника колхоза С. Кузнецова подтвердились. Решением правления был произведен перерасчет. За приписки в весе телят С. Кузнецов внес в колхозную кассу 2471 рубль. А за бесконтрольность в учете главному бухгалтеру колхоза Т. Саратовцевой объявлен выговор. Материалы проверки обсуждались на расширенном заседании бюро РК КПСС в присутствии руководителей, главных специалистов, секретарей парторганизаций колхозов и совхозов. С. Кузнецов освобожден от занимаемой должности.
- Житель деревни Пономари Оханского района Пермской области тов. Пономарев по просьбе односельчан написал в редакцию о том, что автобусное сообщение между д. Пономари (где расположен колхоз «Хлебороб») и райцентром Оханск до сих пор не налажено.
Заместитель председателя Оханского райисполкома М. Бояршинов сообщил, что письмо рассмотрено в присутствии заместителя начальника головного Нытвенского автопредприятия. Действительно, пользуясь бесконтрольностью, водители то и дело нарушали маршрут и не заезжали в деревню Пономари.
Принято решение, которое обязывает водителя ставить в путевке отметку о прибытии автобуса в деревню в правлении колхоза. Председателю сельсовета тов. Дрягиной поручено взять этот вопрос под личный контроль.

ВЫ СПРАШИВАЛИ
После того, как в № 5 журнала была опубликована юридическая консультация «Если ваша семья выросла», редакция получила много писем с вопросами о размере единовременного пособия, которое выплачивается при рождении первого, второго или третьего ребенка в случае, если мать не работает и не учится.
Разъясняем: в таком случае пособие выплачивается отцу по месту его работы или учебы в размере 30 рублей.

<- предыдущая страница следующая ->