скачать журнал

страница следующая ->

КРЕСТЬЯНКА
6•84

© Издательство «Правда». «Крестьянка». 1984 г.


НЕЧЕРНОЗЕМЬЕ: НОВЬ, СУДЬБЫ, ПРОБЛЕМЫ.

ЗВЕЗДЫ СВЕТЯТ ВСЕМ
Сергей МАКАРОВ

«Честное, сознательное отношение к труду — первооснова социалистического образа жизни», — сказал Константин Устинович Черненко на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС. Только в труде формируется характер человека, его гражданская позиция, его творческие силы. Рассказ об этом мы и предлагаем вниманию читателей.
I
Было у Соломатиных четыре сестры и четыре брата. Полна изба...
Село их, Спасское, просторно лежало среди полей, на берегах мелкой речки Ольховки, которая, словно нехотя и лениво, петляла по травяным лугам. На одной стороне тянулась слобода Зарецкая, на другой — слобода Стульская, она же центральная, главная часть села, а через сырую лощину, где ближе к дальнему краю жили Соломатины, стояла и до сих пор сохраняется слобода Чернецкая.
Отец постоянно бывал в отлучке, мотаясь по дальним деревням, и наведывался редко — вечно он на выборных работах, — а мать доила в колхозе коров, и дети росли при ней. Даже когда после дойки уходила она на жниву вязать снопы, они и там были рядом, и все, что делала мать, они тоже умели. И если бы не война!
Зинаида, Нина, Тоня, Валентина...
Навсегда зарубило в памяти тот чадный день, когда мимо окон, через широкие поля шли и шли на восток наши бойцы, а следом на танках катили солдаты врага. Наши скоро вернулись, был долгий бой, избы горели, из-за речки ухала батарея, дрожала земля, на задворках работал тяжелый пулемет — казалось, в стену бьют молотом — и, как чудо, в сплошном огне их изба уцелела, уцелела даже корова, которая по собственной догадке нашла глубокую яму и, пока не стихло, терпеливо стояла там, пережидая пальбу.
Через те же поля наши бойцы и командиры ушли биться на запад, освобождать другие деревни, добывать дорогую победу.
Братья Соломатины тоже были на фронте, из них остался жить только младший. Зосим, — через него родовая фамилия Соломатиных не исчезла, — остальных унесла война. Сначала на старшего пришла похоронная, потом еще принесли, мать не осилила горя и умерла.
Остались Зинаида, Нина, Тоня, Валентина. Четыре сестрицы, одна к одной. Все они — пусть и в разные годы — родились среди лета, в июле, когда в теплых потемках ночей наливается, созревает хлеб, а над спящей землей, полной силы и тайн, играют сполохи, от которых тревожится и смущается в беспокойстве всякая живая душа. Но та одинокая звездочка, что посветила им, когда явились они на свет, никогда, видать, над ними не гасла, — немало им тоже досталось, всё, однако, одолели и выжили, чтобы познать свою долю.
Через много лет после тех событий младшая, Валентина, поедет однажды как турист по Европе, побывает в местах, откуда пришла когда-то война. Внимательно и с опаской будет смотреть на чужих людей, стараясь понять, как же могло получиться, что возле этих аккуратных, ухоженных домиков и лужаек зародилось зло, которое докатило до Чернецкой слободы под Тулой. Но все, что видела она и замечала, было обычным — старики, дети, женщины, молодые люди... Как же так?
Валентина молча, стесняясь слез, стараясь не плакать, а плакалось само собой, против воли, ходила около остывших печных топок и труб, где враг сжигал, превращал в пепел людей. Она видела их, слышала крик тех людей...
На мраморе братских могил читала она имена советских бойцов, смутно надеясь найти фамилии братьев, но не нашла, и сердце ее утешилось тем, что вдруг, как никогда, она осознала: все, кто лежит там, погибнув в бою, все они ей навек дорогие и близкие, родная кровь. А ее собственная жизнь незримо, но навсегда связана с ними, и прожить ее надо достойно, чтобы никто никогда и ни в чем не мог ее упрекнуть.
...Между тем жизнь в Спасском шла чередом. Старшая сестра, выйдя замуж, уехала с мужем в город, она старилась особняком на стороне. А Нина Афанасьева. Тоня Крысанова. Валя Трушина — такие у сестер после замужества стали фамилии — оставались в Спасском безотлучно. И, как и мать, работали в колхозе, доили коров.
Много воды утекло в речке Ольховке, немало дождей пролилось, а вот как станут три сестры вспоминать — начинают с матери и с того чадного дня... Ничего нет крепче, что роднит людей, чем память о прошлом, — единая судьба да, может быть, общая и во все времена нелегкая работа.
А еще вспоминается, как пришел к ним в Спасское новый председатель.
II
Стародубцев и смолоду был размашистым, заметным человеком. Трудился он тогда на шахтах, под землей, в угольной лаве и. отличаясь, ходил постоянно в передовиках. Его даже направляли в горный институт, чтобы рос он крупным организатором, под стать характеру и натуре. И надо полагать, замечательный штейгермастер из него мог получиться, не сделай Василий Александрович неожиданного — он подал заявление в сельхозинститут.
— Ну, что за блажь? — жалея угольное производство и частично молодого парня, говорил директор шахты. — Такие перспективы перед тобой открывались. А ты... Эко надумал! Странный ты человек...
На том и расстались...
Так бывший шахтер стал председателем колхоза.
А колхоз — беднее не придумать. Говорили, правда, что был он когда-то в силе. Вполне могло быть. Но последний председатель оказался слабым, не ко двору, и от сознания своей ненужности, если не сказать бесполезности, пил горькую. Дело валилось. Ни урожаев, ни молока. Наконец явился «странный человек» Василий Александрович Стародубцев.
...Скотный двор оглушил мыком голодных коров. Доярки обступили новичка-председателя, едва он перешагнул порог.
Нина, Тоня, Валентина... Сколько горьких слов пришлось ему выслушать! И сколько надежды было в их голосах!
А еще через день случился пожар. Дотла — ничего не успели вынести — погорела одинокая старушка из деревни Петровочки-Избищи. Единственная дочь проживала, где-то в далеких краях, помочь некому, и старушка бродила по горелому месту, ковыряя прах и разбитые черепки. Она услышала хруст и, оглянувшись, увидела человека, он шел твердо, как умеют ходить сильные люди, и, еще не зная его, с доверием шагнула навстречу. Потом они сидели на обрубке дерева, как мать и сын. Она плакала. Он говорил. И поняла она только, что колхоз ее не бросит, что колхоз, как семья. Бабушку взяли под кров добрые люди, а через месяц колхоз отстроил ей домик Она жила долго, и, глядя на нее, люди были уверены, что шахтер им не чужой, в беде не оставит.
— Люди не прощают лжи, — сказал Василий Александрович, когда мы с ним познакомились и я спросил, каким должен быть руководитель, желающий добиться успеха. — Они всегда хотят знать правду. Плохо — скажи, что плохо. Хорошо — скажи, хорошо. Это рождает доверие. Да, экономика и правда! И, конечно, забота о людях. В первую очередь о пожилых. Иначе нельзя.
...Вроде, как и встарь, в тех же берегах бежит речка Ольховка. Те же корявые ветлы маячат. В дальних полях горбатится террикон. За рекой тянется одна слобода, за лощиной — другая... Но там, где была слобода Стульская — она же центральная, главная часть села, — поднялся поселок кирпичных домов. Дом спорта, торговый центр. Дворец культуры. Жилые коттеджи на несколько квартир и домики-одиночки, отделанные керамикой. Каждое строение на особый манер, своей архитектуры. А на окраине, возле гаражей и мастерских, добавляя гармонии, высится элеватор с электронным табло светящихся по ночам часов. Ближе к лощине, к Чернецкой слободе, которую, кстати, переиначили в улицу Солнечную, разместились блоки молочного комплекса.
Что произошло? Откуда спасские метаморфозы? Или отыскалась некая чудо-контора, которая тайно сыпала, добавляя Стародубцеву в бункер зерна, а ферме молока подливала? Ведь новое Спасское, с его паркетом квартир, кустами роз, посаженных вдоль тротуаров, голубыми чашами плавательных бассейнов вплоть до белой колокольни, отреставрированной за колхозный счет, — все требовало средств и наверняка немалых доходов.
— Это точно, — соглашается Стародубцев. — Доходы нужны. И мы их имеем. В прошлый год чистый доход составил у нас три миллиона рублей.
Неужели и верно, кто-то «подсыпал» зерна? А может, та же скрытая чудо-контора и специалистов подыскивала: которые потолковее да порасторопней, тех — Стародубцеву, а которые похуже — в прочие хозяйства? Посмотрим, однако ж, кто и откуда у него, к примеру, главный зоотехник и главный агроном.
Зоотехник Кочетова. Нина Тихоновна. Мечтала о медицине. Родилась в деревне Кузовка Богородицкого района, в безлесных тульских местах и, может быть, поэтому, окончив школу, вместе с подругой двинула она на север. Немало было в том желании от фантазий, от книг, хотелось тайги, белых ночей, полярных сияний. В поезде они с подругой не переставали удивляться, какая огромная наша земля: за полем поле, за лесом лес — бежит и стелется бесконечная равнина. Почему-то в Вологде они решили поступать в сельхозинститут. Все получилось случайно... ПозжеНина Тихоновна работала в небольшом северном городке, где, как она говорит, перекладывала бумажки в одном учреждении. Опыта работы с молочным стадом не имела.
— В Спасское приехала, а здесь ящур, коровы в лежку лежат. Скотников нет. Доярок не хватает. Сама и за скотников работала. И коров доила. Какие там выходные! Но я как-то сразу отличила трех сестер.
Нина, Тоня, Валентина... Их тоже ожидали новые хлопоты и скорые перемены.
— И мы Нину Тихоновну полюбили, — говорит Валентина, младшая из сестер. — Она шустрая. И негордая. Пройдет, сразу все подметит. Часы с руки снимет, пальто скинет, халат — и будет принимать теленка вместе с нами. Надо стадо гнать в другую бригаду — и за погонщика она может.
Агроном Горелов. Владимир Васильевич. Неприкаянная душа. Окончив агрофак в Рязани, катал он из колхоза в колхоз, нигде не уживался. По иронии судьбы занесло на шахты, на подсобные работы. Тут Стародубцев его и нашел. Малословный, не богатырь сложением, Горелов, как ударит весна, весь усыхает, худеет, чернеет — только сапоги и плащ от него остаются, — и до осени никто ему в поле не указ. Ни председатель, ни наезжающее начальство.
— У нас по округе такая земля, — говорит агроном Горелов, — которую надо только правильно распахать, правильно засеять да с уборкой не прозевать, и без всяких удобрений 25 центнеров будет непременно.
Это первая его заповедь: «правильно» и «в срок». И чтобы никаких понуканий от посторонних. До него гектар подымал девять центнеров хлеба. Теперь молотят — 46,3. А на корову к приходу Кочетовой доили 1600 литров. Ныне — 5362. Такие перевороты.
Нет, не было чудо-контор! Был труд и труд. И кто попадал к Стародубцеву, тот сильней становился — такой у шахтера талант: люди, ранее незаметные, обретали возле него энергию, которую прежде за собой не знавали.
Жизнь — это сплошные заботы. В их череде, в одолении обстоятельств растет человек и крепнет его характер. Случайности бывают. Но если из года в год — а появился Василий Александрович в Спасском в 1964 году — без единого срыва, без сбоев растут надои и намолот, значит, не слепое это везение. И пусть за давностью трудно воссоздать, с чего и как он начинал, есть, есть все-таки неотложная такая необходимость. Потому что опыт его уникален. С полным правом мы можем сказать, что существует особая, стародубцевская стратегия работы на земле.
III
— Руководить — значит предвидеть, — любит он повторять. Все так. Земля обильна. Однако иные успешно превращают ее в пустыню. Их урожаи постыдно ничтожны, мизерны. И та же земля, мы знаем, способна на чудеса. Не зря сказано: хочешь жить хорошо — работай лучше.
Сам Стародубцев — эконом до мозга костей.
Сколько бывало засух! Люди, у которых показатели падали при малейшем суховее, охотно объясняли собственные неудачи капризом природы: она, дескать, шалит, по-крупному вредоносит. А он при любой «стихии» стабильно показывает олимпийский результат. Немудрящая вроде речка Ольховка. Что с нее взять? Нет, он запрудил ее в нескольких местах — возник каскад прудов, — люцерну поливает, свеклу, хлебные посевы. В итоге все это, превращаясь в урожай, пополняет колхозную кассу. В тех же прудах жирует зеркальный карп. У той же воды колхоз разводит ондатру и нутрий. Так каждый клочок пространства у них служит эффективно, колхозу на выгоду.
Три миллиона чистого дохода сами собой не даются...
А подсобный швейно-полевой цех? Здесь триста колхозниц шьют шубы, куртки, полупальто. Опять выходит прибыток. «Это нелепо, — внушали «умники» со стороны, когда Стародубцев разворачивал производство. — Крестьянину чужды подобные увлечения». «Как чужды? — парировал он. — Сам крестьянин давным-давно отыскал этот путь. Когда кончался сезон полевых работ, он заполнял зимнюю брешь, не сидел без дела». — «Ты мог бы мочить огурцы и солить капусту». — «Мог бы. Но мочка длится неделю. Вы не знаете существа вопроса». — «И все равно это не путь».
Хорошо, Василий Александрович умел слушать. Но поступать, как выгоднее хозяйству. Он устоял, и его поддержали в колхозе. Время рассудило. Колхоз теперь один из немногих по России, который обходится без помощи шефов. Зачем? Если в пиковый сезон — швейный цех на замок, и триста работниц спасут при любом затруднении. Все отрасли в Спасском, надо заметить, высокорентабельны.
...О подсобном цехе, о рыбе, наконец, о земле, каковую Стародубцев умеет беречь пуще ока, у нас еще будет возможность поговорить в других публикациях. А сейчас именно о том, с чего он начал.
— Когда я принял колхоз, — продолжал Василий Александрович, — считалось, да и поныне еще считается, что самое выгодное в сельском хозяйстве — откармливать свиней и бычков. Возможно... А мы не чинились. Взяли тяжкую, но самую объемистую для деревни отрасль. Я говорю о молоке.
Нина, Тоня, Валентина...
Они помнят, как построили тот первый арочный двор с чугунными решетками вместо полов. Вошли — все было непривычно. Ни навозных транспортеров. Ни молочных труб. Ни цепей для привязки коров. Для дойки отдельный зал. И более всего пугала чугунная решетка, под ней зияла бездонная глубина, кажется, шагнешь и непременно провалишься.
Потом со старых ферм пригнали коров. Председатель тут. Зоотехник. Доярки. Событие! А коровы встали у ворот — и ни шагу. Стоят как вкопанные. Словно заговор, бунт у них.
— Ой, бабы! — догадалась Тоня, Антонина Петровна Крысанова. — Они же решеток боятся. Стели солому!
Быстро, охапками натаскали соломы, укрыли полы, чтобы не светилась глубина подвала. «Ну, милые, пошли, пошли, голубушки». Люди ладонями шлепали коров по спине, уговаривая, и те с опаской, словно учились ходить, раздувая ноздри, шумно обнюхивая землю и ту солому, сдвинулись с места, стали осторожно входить под крышу ... и, наверное, с месяц еще обвыкались в новых условиях.
Да что коровы! И дояркам в диковину было... На весь двор, где уместилось четыреста коров, всего два электромотора. Они двигали кормовую ленту. Больше никаких механизмов, способных выходить из строя и нарушать технологический цикл. Далее — доильный блок. Автомат подставляет корове под вымя аппарат: на табло скачут зеленые цифры надоенных литров, аппарат переключается на режим поддоя, затем отключается вовсе. Корова уходит, уступая место другой. До сих пор каждая доярка доила по сорок коров. Тут — более сотни.
— Вот бы мать посмотрела, — удивлялась Антонина Петровна, которая всей душой приняла перемены. — Не поверила бы. Нагрузка выросла, а руки не болят.
Еще появился такой же двор, и еще — целый комплекс. Перешли на поточно-цеховую систему. Исчезло понятие «моя группа» — надой исчислялся в целом на весь двор, зарождалась бригадная организация труда. Работали в две смены. И, главное, спокойней стало. То, бывало, скотник кричит на весь белый свет, то слесарь матюгается — на дню раз пять у них порвется навозный транспортер. Шум. Гам. Сплошная нервотрепка. И вдруг — ни транспортеров, ни навоза. Он весь сквозь решетку в подвал сыплется. Коровы ходят — они же без привязи, вольные, — еще вдобавок и копытом его в щели продавливают.
— Вот умницы, — смеялась Антонина Петровна. — На самообслуживание перешли. Ни скотников, ни слесарей им не надо.
В ее шутливых словах была простая, удивительная правда. В иных хозяйствах слесарей, да скотников, да всяких кочегаров — армия. А чем более раздуты штаты «придворных», тем выше себестоимость молока, денег от его реализации едва на зарплату обслуге хватает. Откуда прибыли быть?
И, кстати, о навозе. Он лежит в подвале год, перегорает и гонит тепло, поэтому в Спасском на комплексе никаких кочегаров. Опять же экономия. А летом в подвал въезжает автопогрузчик, и все, что там накопилось, самосвалы вывозят в поле. Ни лишнего персонала. Ни загрязнения окружающей среды. Простота предельная. И дешевизна.
...За разработку — подобного практика не знала, — за освоение комплекса Василий Александрович Стародубцев, Нина Тихоновна Кочетова, ветфельдшер Николай Александрович Журавлев, доярки Антонина Петровна Крысанова и Мария Михайловна Коткова — были удостоены Государственной премии СССР. Не подозревая того, они начали эру промышленного производства молока.
Теперь в Спасское, в колхоз имени Ленина, едут за опытом со всех краев и областей страны. В знаменитом совхозе «Ленсоветовский» — это Ленинградская область — на центнер молока тратят 1,9 человеко-часа. В колхозе «Адажи» Латвийской ССР — 2,1. Хозяйства эти не рядовые — эталонные, а в колхозе имени Ленина — 1,2.
— Вы достигли потолка? — спросил я Василия Александровича.
— Нет, нет, — ответил он и пристукнул по столу ребром ладони. — Нам надо получать на корову шесть тысяч литров. Возможности есть. При этом затраты труда должны быть менее одного человеко-часа на центнер. Это будет наш дополнительный «процент» в выполнении Продовольственной программы. Иначе нельзя.
...Он смолоду был сильным, размашистым человеком. Но мог ли он знать, что станет лауреатом Государственной премии? Что защитится и получит звание кандидата сельхознаук? Что Родина по заслугам отметит его Золотой Звездой Героя Социалистического Труда? Все это он заслужил в колхозе.
А силы своей еще до конца не истратил.
IV
В марте потекло с крыш...
В то утро, как часто уже бывало, Антонина Петровна проснулась в испуге. Это ж надо — проспать утреннюю дойку! Даже нехорошо сделалось, в жар ее бросило. И тут же отпустило. Какая дойка? Она же полгода, как на пенсию вышла. Но спать уже не хотелось. Антонина Петровна прошла на кухню и поставила чай.
— Фу-ты, ну-ты, — сказала она облегченно. — Каждый раз «опаздываю» и «опаздываю».
— Ничего. Это пройдет, — успокаивал муж, который тоже встал и собирался к трактору. — Так со всеми бывает. Условный рефлекс срабатывает. Понимаешь? Привычка, попросту говоря. Это проходит.
Провожая, она вышла с ним до калитки. За рекой над поселком зеленело табло электронных часов. Светились окна. Лаяли собаки. Муж остановился.
— Ну как? Может, надумала?
Он давно мечтал переехать с Зарецкой слободы туда, в колхозные квартиры. И председатель тоже звал, предлагая любую квартиру на выбор. Но бросить дом? Здесь огород. Сад. Она привыкла, без этого не смогла бы жить. И отказалась.
— Нет, нет, — ответила и на сей раз. — Никуда я отсюда не поеду. Прости.
Муж отвернулся и молча ушел. Светлело. Воздух был чист, как промытое стекло, каждый звук катился легко и звонко. Она долго слушала, как удаляются его шаги.
А днем пригрело солнце и потекло с крыш. Как раз на «Евдокию-подмочи порог». По пути на комплекс — она работала во вторую смену — зашла Валентина. Она тоже жила на Зарецкой. На ней было синее пальто с меховым пушистым воротником.
— Вот и дождались, — сказала Валентина сестре от порога. — Вот и весна. Чуешь? Сегодня курица водицы капельной напьется. Пора и зимние одежки снимать. А?
Обе они в приметы особо не верили. А все же приятно было и первое тепло и радостное солнце — перезимовали, морозам конец. И помнили они, как мать по весне тоже говорила, что. если Евдокия пригожа, то и лето погоже, и хлеб уродится, и коровы принесут хороших, крепких телят. И вообще все будет ладиться как надо.
— Мне сегодня мать приснилась, — сказала Валентина, присаживаясь к столу. — Тебе мать не снится?
— Нет. Я во сне Нину Тихоновну вижу и коров. Ты же знаешь, я раньше бегу на ферму — во мне радость. А теперь? Словно вина меня давит. Каждое утро... — И Антонина Петровна рассказала, как просыпается с сознанием, будто опоздала на утреннюю дойку. — Хочу к председателю пойти, снова проситься на комплекс.
— Я понимаю тебя. И не завидую. — призналась Валентина Петровна. — Как подумаю, что и мне рано ли поздно на пенсию, — даже боязно. Другие дождаться не могут. А я боюсь. Как это так? Все на работу пойдут. А мне неужели дома сидеть?
Странные они все-таки люди, эти сестры Соломатины. С ней, с Валентиной, было происшествие. Заболела. И очень серьезно. Пошла к врачу. Тот осмотрел, выслушал и стал писать в карточку. Долго писал, словно письмо сочиняет. Валентина тревожится. «Ты, — говорит, — доктор, что там пишешь? Ты не вздумай меня на инвалидность отправить. Я работать могу». «Можешь, можешь», — успокоил врач, но для начала определил ей курс лечения, а потом добавил месяц легких работ. «Это что, в проходной сидеть? Вахтером? Мне обидно. Всю жизнь коров доить, и вдруг... Уж лучше я отпуск оформлю да отсижусь, только не «легкий труд». Ишь, выдумал».
Сейчас, переживая прошлое, она вновь все это высказала в разговоре с сестрой. Родные, самые близкие на свете люди, они понимали друг друга с полуслова. Слишком многое их объединяло.
— Я так считаю, — говорила она, — пока человек может работать — нечего ему дома сидеть. Пусть пользу людям приносит. Или не так?
Такая вот она, младшая, Валентина Петровна...
Потом они вспомнили Нину, которая уехала под Смоленск навестить дочь, и решили, что пора бы ей и вернуться, потому что весна стучится и надо ставить рассаду на подоконниках.
— Между прочим, — сказала Валентина, — я уже сегодня поставила ящики. Помидоры. Лук. Перец. Чего ждать? Эна, как пригревает.
Через стекло было видно, как капает с крыши. На дворе на солнечном припеке гуляли, охорашивались куры. Яркий, черное с красным, петух важно похаживал, сам себя цепляя шпорами. Из сарая появился другой, помоложе. Тоже красавец. И, видать, тоже драчун. Петухи увидели друг друга и, распушив на шее оперение, стали сходиться. Еще секунда — и быть драке, полетят перья. Куры тихо, по-птичьи наблюдали со стороны. Еще секунда...
А с крыш текло...
— Ладно, пойду, засиделась я у тебя, — заторопилась Валентина. И, уже готовая уходить, спросила: — Ты когда к Стародубцеву-то пойдешь работу просить?
— Да хоть сейчас и пойду, — ответила Антонина Петровна. И стала тоже одеваться...
Скоро опять июль. Будет наливаться молодой хлеб. Среди теплых ночей над землей, полной тайной силы, станут играть зарницы. Ударят перепела. И зажжется та одинокая звездочка, которая посветила сестрам, когда они родились... Июль — их месяц. Старшая сестра обещала быть в гости. Приедут дети. Внуков привезут. Придет с женой брат Зосим. И они накроют стол. И опять все вспомнят. Шумным будет у них застолье.
Зинаида, Нина, Тоня, Валентина...
Горит, горит — сияет для всех! — высокая звезда над широким полем.
Колхоз имени Ленина.
Новомосковский район, Тульская область.

Нина Петровна Афанасьева.
Антонина, Валя, Зосим.
Зинаида Самольченко—художник колхоза.
Фото С. КУЗНЕЦОВА.

Василий Александрович Стародубцев — председатель колхоза имени Ленина Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР.
Фото В. АКИМОВА.


ХОЗЯЙСТВОВАТЬ — ЭКОНОМНО, РАСХОДОВАТЬ — БЕРЕЖЛИВО!

В цвету трава — косить пора

В цвету трава — косить пора. Так гласит народная мудрость. И это подтверждает наука. По свидетельству ученых, оптимальные сроки уборки злаковых трав — фаза выхода в трубку, начало колошения, для бобовых — бутонизация, начало цветения. Почему? Да потому, что в это время травы по питательной ценности не уступают концентрированным кормам, а по содержанию переваримого протеина превосходят зерно злаковых фуражных культур.
Итак, сенокос. В эти дни мы чаще, чем обычно, поглядываем на небо и прислушиваемся к метеосводкам: вёдро ли будет, ненастье ли? Дожди в сенокос ни к чему. Но погода, ведь она нас не спрашивает... Да и что погода? Идеальной она бывает раз в сто лет, а скот нужно кормить каждый день. И вовсе не от погоды зависит, будут ли полны кормушки, от людей это зависит, от их умения и совести.
Как ни печально, но факт, что мы много теряем кормов в процессе их производства, остается фактом. Каковы основные причины этих потерь? Во-первых, несоблюдение технологии, во-вторых, увы, бесхозяйственность.
Если своевременно произвести первый укос многолетних трав, то можно за вегетацию получить дополнительно еще один-два укоса, то есть увеличить сбор кормовых единиц с каждого гектара на 20—25 процентов. Однако во многих хозяйствах не очень-то беспокоятся о сроках уборки, а в результате — потери. По данным Всесоюзного научно-исследовательского института кормов имени В. Р. Вильямса, только из-за несоблюдения оптимальных сроков уборки трав и кормовых культур в них теряется до 40—45 процентов питательных веществ.
В большинстве колхозов и совхозов сено мы до сих пор заготавливаем по старинке — косим, сушим на поле, потом собираем в стога и скирды. При такой технологии потери питательных веществ в нем достигают 35, а то и 50 процентов, при затрате рабочего времени 7 и больше часов на тонну корма. Существуют более прогрессивные технологии, но используются они, к сожалению, реже — это прессование сена в тюки или рулоны и досушивание его активным вентилированием. При заготовке прессованного сена его не нужно копнить, а это существенно сокращает потери, улучшает питательную ценность корма, уменьшает затраты на перевозку. По свидетельству ученых, при уборке высокоурожайной клеверо-тимофеечной травосмеси с помощью пресс-подборщика общие потери сухого вещества не превышают 27 процентов от исходной массы.
На Подольской машиноиспытательной станции была отработана технология уборки бобового сена за один-полтора дня. Траву скашивали, одновременно плющили, потом провяливали в прокосах, один-два раза ворошили. И когда скошенная масса достигала 28—30 процентов влажности, ее сгребали в валки, досушивали до влажности 20—22 процентов и прессовали.
В тех районах страны, где часто идут дожди, мешая качественной заготовке сена, прекрасно зарекомендовала себя досушка его активным вентилированием. По сравнению с полевой сушкой эта технология позволяет увеличить питательность корма на 20—50 процентов! Кроме того, что не менее ценно, при досушивании активным вентилированием в два с лишним раза уменьшаются потери каротина. Питательная ценность сена, приготовленного по этому способу, составляет 0,56—0,60 кормовой единицы в килограмме.
Показателен в этом отношении опыт колхозов и совхозов прибалтийских республик. В последние годы здесь прессуют до 80 процентов сена и более половины досушивают активным вентилированием. В результате скот получает высококлассный корм, а значит, увеличиваются надои и привесы.
Но сено нужно не только вовремя убрать, а и в отличном виде сохранить. Вот как хранят его в Латвии. Здесь строят универсальные хранилища, оборудованные мостовым краном или кран-балкой в комплекте с грейферным устройством. Командует этим механизмом оператор при помощи дистанционного пульта управления. В один прием он грузит до 700 килограммов рассыпного или прессованного сена. Производительность системы механизации на укладке и выемке сена составляет до 22 тонн в час.
В последнее десятилетие стала популярной технология приготовления сенажа из травянистого сырья. Она позволяет в кратчайшие сроки, при минимальных потерях и небольших трудовых затратах заготавливать корм высокого качества. Однако и здесь есть свое «но». Заготовка сенажа требует жесточайшего соблюдения всех технологических параметров. Даже небольшие отклонения в сроках уборки трав, влажности сырья, установленной длине резки, герметизации влекут за собой опасное снижение качества, а подчас и вовсе корм оказывается непригодным к употреблению из-за повышенного содержания масляной кислоты. То же самое можно сказать и о силосе. Около 80 процентов его приготовляют из зеленой массы кукурузы. А кукуруза очень требовательна к четкому соблюдению технологии. Ее листостебельная масса в зависимости от фазы развития очень различается по физическим свойствам и химическому составу. Наиболее качественный силос получают из кукурузы с молочно-восковой и восковой спелостью зерна в початках. Однако во многих хозяйствах, особенно Нечерноземной зоны, кукурузу, предназначенную на силос, не доводят до молочно-восковой спелости, в результате резко снижается ее питательность.
Пора уже смелее переходить к выращиванию силосной кукурузы по зерновой технологии, возделывать ее на постоянных участках, внедрять раннеспелые и среднеспелые сорта и гибриды этой ценной кормовой культуры.
Ныне кормопроизводство обогатилось новым технологическим приемом — химическим консервированием, которое значительно снижает потери питательных веществ при силосовании высоковлажного сырья. По данным научных учреждений, этот прием на 15—20 процентов повышает выход готового силоса. Консервирующие вещества (муравьиная, бензойная, уксусная, пропионовая кислоты и др.) обычно вносятся послойно непосредственно при закладке и уплотнении массы в хранилище. Перед внесением жидких органических кислот в силосуемую массу, уложенную в траншеи, их разбавляют водой в соотношении 1:2 или 1:3, а в жаркую погоду — 1:4 или 1:5. Проводя эту операцию, необходимо строжайше соблюдать технику безопасности. Кстати, у нас большой счет к предприятиям Министерства машиностроения для животноводства и кормопроизводства, которые до сих пор не производят и не поставляют сельскому хозяйству специальное оборудование для внесения консервантов.
Еще один способ заготовки кормов — производство травяной муки. Способ дорогостоящий, так как требует значительных затрат энергии и жидкого топлива. Естественно, что оправдывает себя он только там, где получают корма высокого класса. Чтобы не терпеть убытки, необходимо в каждом хозяйстве, производящем травяную муку, создать сырьевой конвейер, обеспечивающий бесперебойное поступление высококачественной зеленой массы, подготовить квалифицированные кадры для обслуживания сушильных агрегатов.
В прошлом году впервые за последние девять лет наши животноводы выполнили план по основным показателям, хотя погода их не баловала.
Открывая Всесоюзное экономическое совещание по проблемам агропромышленного комплекса, которое состоялось в марте нынешнего года, К. У. Черненко сказал: «Сегодня перед нами стоит задача — выйти на более высокие рубежи в производстве зерновых, технических культур и обеспечении народа продуктами питания, и прежде всего мясом, молоком, плодами и овощами».
Сейчас, в эти летние дни, мы уже работаем на будущую зиму, и если потрудимся хорошо, то в стойловый период скот не будет снижать ни привесов, ни надоев.
Хорошо работать — это значит работать по совести. И как это ни странно, но сами формы организации труда порой способны стимулировать добросовестность или, наоборот, приглушать ее.
...Идут по полю косилки, оставляя за собой гривы нескошенной люцерны. Эге, это звено работает на сдельщине! А вот тоже косилки, поле за ними остается гладко стриженным, словно новобранец под умелой рукой полкового парикмахера. Вот тут работают на коллективном подряде...
Именно там, где кормопроизводство находится в руках постоянных высокомеханизированных подразделений, нет у животноводов забот с кормами.
На племзаводе имени Литвинова Славяносербского района Ворошиловградской области механизированный кормозаготовительный отряд В. А. Андриевского заготовил в прошлом году 2007 тонн сена методом активного вентилирования. Все первого класса. В совхозе «Чаганский» Теректинского района Уральской области звено Н. В. Куклина заготовило 2260 тонн первоклассного прессованного сена. При этом себестоимость одного центнера составила 96 копеек при плановой стоимости в полтора рубля. И такие примеры можно приводить еще и еще...
Итак, в цвету трава — косить пора...
Э. В. БЕССАРАБОВ, заместитель начальника Главного управления кормов, лугов и пастбищ МСХ СССР, заслуженный агроном РСФСР.
Фото Б. ЗАДВИЛЯ и И. ЯКОВЛЕВА.

страница следующая ->