каморка папыВлада
журнал Изобретатель и рационализатор 1974-08 текст-7
Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья

· RSS 29.03.2024, 17:39

скачать журнал

<- предыдущая страница

Норберт ВИНЕР

ИСКУСИТЕЛЬ

Главы из романа.
Продолжение. Начало в №№ 2—7, 1974 г.

«А если Джеймс за вашей спиной обделывал закулисные делишки?» — спросил Олбрайт. «Я знаю Джеймса,— ответил Уильямс,— и этого достаточно. В делах фирмы он еще ни разу не предавал и не шел на попятный. А если не все наши дела ему по вкусу, то пусть он сам с собой разбирается. Может, и мне они не все по вкусу. Вы объяснили мне, мистер Олбрайт, чего не потерпите, а сейчас я вам тоже кое-что разъясню. Я не потерплю попытки уволить честного служащего только на том основании, что грязное дело, в котором он вынужден принять участие, тяжким грузом ложится на его беспокойную совесть. Джеймс рос вместе с фирмой. Собственно говоря, фирма и есть Джеймс да такие, как он. Это самое ценное наше достояние, вдесятеро ценнее верфей и заводов и неизмеримо ценнее, чем кое-кто из нашего руководства. Вы не впервые наушничаете мне на Джеймса, норовя от него избавиться. Довожу до вашего сведения: если мы от кого-то будем избавляться, то в первую очередь от вас. Вы неоднократно внушали мне, что сентименты в бизнесе неуместны. Согласен. Но лишь благодаря сентиментам да уважению к давно минувшей славе Олбрайтов вы так долго продержались в фирме. Несколькими годами раньше мне не под силу было бы вернуть внесенный вами капитал. Теперь же все коренным образом изменилось, и кресло ваше стоит дороже восседающего в нем человека. Теперь кризис миновал, новый капитал прямо ломится в фирму. Всем ведь известно о новых наших патентах и крупных заказах. За пределами фирмы на фамилию «Олбрайт» всем плевать с высокой колокольни. Джеймс нужен нам, да и мне он симпатичен. Вы мне не нужны и антипатичны. Хотите покинуть фирму — дверь не заперта. И капитал свой забирайте. Но только у вас кишка тонка. У нас вы получите на него больше процентов, чем получили бы. влезши в другую спекуляцию, а для Олбрайта, живущего в двадцатом веке, это немаловажно. Можете убираться на все четыре стороны или оставаться, как угодно. Уйдете — жалеть не станем, а останетесь — будете все делать так, как я говорю. А теперь выбирайте.» Мистер Уильямс распахнул дверь кабинета. Олбрайт еще немножко побрызгал слюной, но насчет ухода из фирмы больше не заикался. Видно, понял, кто здесь хозяин. В дальнейшем за него, пожалуй, можно не переживать.
Уильямс и прежде был в фирме заправилой, теперь же, после поражения Олбрайта, его незамутненное презрение стало еще неоспоримее. Фирма сохраняла название «Уильямс и Олбрайт», но все больше и больше функций ее отходило к «Уильямс контролс». Становилось ясно, что «Уильямс и Олбрайт» превратилась всего-навсего в филиал по судостроению.
Новые патенты завоевали фирме ведущее положение в области управления зенитными орудиями, и наше влияние все шире и глубже проникало в оборонную промышленность многих стран, в том числе и нашей. Это позволило фирме «Уильямс контролс» на голову опередить в электронике всех остальных. Теперь мы на равных началах конкурировали с фирмами, которые освоили эту отрасль промышленности значительно раньше нас.
Поскольку судостроение перестало быть в центре наших интересов, преимущества базы в Наррагансетском заливе сошли на нет. Мы занялись поиском участка поближе к Вашингтону. Решили обосновать лабораторию и цеха там, где налоги ниже, а возможности расширения — больше. Какое-то время я колесил по восточному побережью в поисках такого участка. В конце концов, нашел подходящий в Сиорайте (штат Делавер).
Новые корпуса цехов не отпугивали, как угрюмые строения, неразлучные с былыми традициями фирмы «Уильямс и Олбрайт». Бетонные, с широкими окнами и двускатными крышами, они отличались суровой красотой, нисколько не умалявшей их утилитарности.
Внутри были расставлены станки, приводившиеся в действие электродвигателями мощностью менее 1 л. с, а не уймой трансмиссий и ременных передач, характерной для прежней промышленной эры. Эти цеха можно было содержать в чистоте, хорошо освещать и даже придать им некую привлекательность, не то что их предшественники с неумолчным гулом, опасными для жизни ременными и зубчатыми колесами, едким запахом машинного масла. Корпуса хорошо вписывались в пейзаж местности.
Но меня интересовали не столько цеха, сколько новое здание лаборатории. Уильямс прекрасно понимал, что лаборатория будет истинным сердцем «Уильямс контролс». Он из кожи вон лез, чтобы она стала лучшей в своем роде как по архитектуре, так и по дизайну. Ее тоже выстроили на широкую ногу, не увлекаясь украшательством, но и не допустив, чтобы здание получилось унылым.
Лабораторию оборудовали всем необходимым и по-современному. При ней построили стеклодувный заводик, завод электронных плат, механические мастерские, лаборатории по сборке электронных схем.
Эти подсобные предприятия были укомплектованы пожилыми заводскими рабочими, десятниками и т. п., ушедшими или собирающимися на пенсию, но еще вполне трудоспособными в менее напряженной обстановке лаборатории. Здесь они находились в подчинении у людей, которые не изнуряли их и не дергали попусту.
По моему настоянию создали первоклассную научную и патентную библиотеку не без вкрапления художественной литературы. Уильямс соглашался со мной в том, что увлеченность и преданность сотрудников воспитываются не столько спартанской дисциплиной, сколько тщательным подбором инженеров и научных сотрудников, любящих свое дело. Таких людей не приходится подгонять кнутом. Зато для них много значит приятное окружение. На свои личные средства Уильямс оборудовал комнату отдыха и развлечений, где чуть ли не в любое время суток люди, отработав свою смену, играли в бридж, шахматы или «го».
Год спустя работа в новом помещении развернулась полностью. Мы отблагодарили за него потоком новых патентов и научных статей по контролю и управлению. Свобода творчества напоминала здесь обстановку в хорошем академическом исследовательском институте. Только за этой свободой всегда стояло четкое указание истинных задач лаборатории, а именно — способствовать появлению новых изобретений и процветанию фирмы «Уильямс контролс».
На благоприятную рабочую обстановку Уотмен откликнулся залпом превосходных находок. По серии специальных устройств, каждое из которых было создано для конкретной цели и конкретных условий, он разработал технику ограничителей амплитуды и возвел ее на уровень новой отрасли техники.
Домингец продолжал преподавать в Фэйрвью, но не проходило и недели, чтобы он не заскочил ненадолго в новую лабораторию. Он тоже трудился над ограничителями амплитуды. Здесь он мерялся талантом с Уотменом. Почему-то он всегда оставался на втором месте. Уотмен с первых своих шагов в технике окунулся в новые идеи, тогда как Домингец привык к образу мыслей старых инженеров.
Хотел он того или нет, но три четверти миллиона долларов сделали Домингеца значительной персоной. Чтобы сохранить самоуважение, он был вынужден доказывать свою значительность — не раз и не два, а на каждом шагу. Ему это было не по зубам, и на нем сказывалось нервное напряжение. Он становился все сварливее и раздражительнее.
Сотрудники лаборатории невзлюбили Домингеца. Уотмен прилагал все усилия, чтобы быть с ним обходительным, но наши предчувствия полностью оправдались. Молодежь ценила Уотмена не только как первоклассного инженера и ученого, но и как «своего». Он был таков, каким стремился стать каждый молодой инженер, и занимал такую должность, до какой и он надеялся дорасти. К тому же молодежь знала, чьи идеи подхватывает.
Молодежь видела, что заслуженным продвижением Уотмена пожертвовали в угоду настоятельной необходимости, продиктованной бизнесом и его стратегией, и понимала: если кто-то из молодых инженеров выполнит творческую конструкторскую работу, сравнимую с работой Уотмена, ему, скорее всего, тоже придется попасть под начало пришельца со стороны.
По поводу Домингеца отпускали множество горьких шуток и язвительных замечаний. Лабораторское начальство (и прежде всего сам Уотмен) пресекало их, но все же кое-что доходило до ушей Домингеца. Он отлично знал, как мало уважают его даже в стенах учреждения, знаменосцем коего он формально является. Это ускорило духовный распад личности, никогда не отличавшейся силой воли и не бывшей в ладу с собой.
К Вудбери молодые инженеры относились сложнее. Все признавали, что его труды служат основой всех последующих работ по КИТ. Многие считали, что ему не воздано по заслугам. С другой стороны. Вудбери тоже не был причастен к лаборатории. Его существование уязвляло гордость молодежи — гордость за фирму «Уильямс контролс» как центр индустрии КИТ.
В большинстве своем молодежь легко подводила теоретический базис, резко разграничивая научную теорию и изобретение. Молодежь не могла да и не хотела отрицать приоритет Вудбери в теории. Однако она упирала на то, какая пропасть лежит между выдвижением идеи и внедрением ее в практику. По мнению молодых сотрудников, Вудбери — не инженер, а ученый, между тем как удачливое конструирование полезнее, солиднее и важнее научного триумфа.
Тут они для удобства забывали о том, какая огромная инженерная деятельность обобщена ранними статьями Вудбери. Он этого не подчеркивал, и им это не было ясно. Они не принимали в расчет того, что причастность Вудбери к технике ограничили бедность и условия его времени и страны.
Под влиянием идеи Вудбери и новых условий работы постепенно начал формироваться молодой ученый нового типа: усердный, трудолюбивый и знающий, но неохотно пускающийся в полет мысли, который унес бы его чересчур далеко от непосредственных обязанностей — изобретать практически полезные устройства.
Как европеец по происхождению и человек постарше, я мало общался с молодыми учеными. Меня одолевала тревога. Я ломал голову над тем, где же будет следующее поколение ученых-инженеров черпать принципиально новые идеи, которые необходимы для дальнейшего развития, но на протяжении многих лет остаются непригодными к практическому использованию...
В поисках таких идей я обшарил университеты и технические институты. У меня даже отпали сомнения в том, что когда-нибудь университеты превратятся в преуспевающие дубликаты крупнейших технических лабораторий. Но это дело далекого будущего, я до этого не доживу.
Домингеца тоже что-то угнетало. Почти все его заботы были личного свойства. Ему надо было многое обдумать. А он непрестанно участвовал в судебных процессах — давал показания в пользу «Уильямс контролс» и ее патентных прав.
Эти обязанности стали ему до того обременительны, что однажды он посмел не явиться на совещание, куда его вызвал Уильямс. Домингецу недолго пришлось дожидаться телефонного звонка. Уильямс потребовал, чтобы тот немедленно явился к нему в кабинет. Мистер Уильямс разговаривал вежливо, но немилостиво.
— Вы пропустили последнее наше совещание. А нам вас очень недоставало. Возник важный вопрос, и нужна была ваша поддержка.
— Я посещаю совещание за совещанием, — сказал Домингец,— а в тот день я себя скверно чувствовал. В конце концов, я не обязан присутствовать на каждой консультации. Не забывайте, что я не штатный сотрудник.
— Любопытно, — сказал Уильямс. — Боюсь, вы забыли условия нашей договоренности.
Он обратил внимание Домингеца на документ, лежавший на столе. Там был такой пункт: «Другая сторона соглашается и обязуется оказывать «Уильямс контролс» содействие в защите ее патентных прав, какое может потребоваться. Издержки по выполнению этого обязательства возлагаются на другую сторону, и судебные процессы, необходимые для выполнения указанного обязательства, возбуждаются ею на свои средства».
— Видите этот пункт? — сказал Уильямс. — Вы добровольно взялись выполнять его за обусловленную сумму. На днях всплыл вопрос об одной лицензии. Нужна была ваша подпись. Нам удалось перенести оформление сделки на следующую неделю, но это причинило нам массу неудобств. Такое не должно повториться.
— Извините, — сказал Домингец. — Я не воображал, что дело настолько серьезное. Но мне не нравится ваш тон, и я не намерен до бесконечности сносить ваши нападки.
— Профессор Домингец, — сказал Уильямс, — я не намерен заниматься словопрениями. Вы подписали этот контракт за обусловленное вознаграждение — три четверти миллиона долларов. Оно теперь у вас в кармане. Сумма кругленькая. Вы не можете жаловаться на нашу скаредность. Но вы приняли на себя определенные обязательства. Обязательства эти не ограничены временем и полностью еще не выполнены. Пока они полностью не выполнены, вы связаны контрактом и должны делать свое дело. Этого я от вас требую и буду требовать. Позвольте напомнить вам другой пункт контракта: «Если по причине правомерного действия, неправомерного действия или же бездействия другой стороны «Уильямс контролс» потерпит убытки, то другая сторона обязуется возместить таковые».
Далее следовали пункты, предусматривающие арбитражное разбирательство претензий по контракту. Когда Домингец прочел и их, Уильямс сказал:
— Вот видите, мистер Домингец, ваши обязательства ясны. Мы намерены требовать от вас буквального их соблюдения. Ну-ну, не кипятитесь. Вы читали контракт, перед тем как подписывать, и подписали его по доброй воле.
— Не собираюсь продавать вам душу, — сказал Домингец.
— Неважно, что вы там собираетесь, — сказал Уильямс.— Меня это не волнует. Я знаю, что вы делаете, и с меня этого достаточно. А теперь, когда мы друг друга поняли, я надеюсь, нам больше не придется возвращаться к этому вопросу. Имейте это в виду.
1932-1934
Домингец понимал, что вопрос снят с повестки дня. Больше ничего не оставалось обсуждать с кем бы то ни было, даже с Селестой. Он пытался изгнать из памяти полученный нагоняй. Тем не менее, он старался утешиться, пусть даже утешение состояло всего-навсего в том, чтобы выдвинуть на повестку дня новый вопрос. Он заглянул к Паттерсону в кабинет — узнать, как идет кампания в его, Домингеца, славу. И с радостью услышал, что очередная статья о механизмах управления Домингеца вот-вот появится в «Нэшнл компэньон». Прочитал верстку и счел материал достаточно хвалебным.
— А кстати, Паттерсон,— сказал он,— что потом? Я ведь знаю, у вас всегда все продумано на два хода вперед.
— Мы чудненько подготовили общественное мнение,— ответил Паттерсон. — Мне кажется, теперь пора сделать книгу о вас и вашей работе. Есть у меня на примете подходящий автор. Реймонд, если не ошибаюсь. Не первый год подвизается в научно-популярной литературе. Год назад отхватил премию Эдисона. Найдется у вас время дать ему несколько интервью?
— Как вы это себе мыслите? — спросил Домингец.
— Работы окажется по горло,— сказал Паттерсон.— Он остановится в гостинице «Фэйрвью» и ежедневно будет уединяться с вами хотя бы на час, это затянется недели на две. Только так он может изучить вашу подноготную и правдиво отобразить вас в книге.
— Незачем ему в гостиницу,— возразил Домингец.— Я уверен, что он меня не стеснит. Но действительно ли он подходящий человек? Хотелось бы все же предварительно подумать.
— Я-то в нем не сомневаюсь,— сказал Паттерсон,— а вы лучше посмотрите на него сначала, а потом уж решайте окончательно. Не стоит ведь начинать историю, а потом отменять.
— Есть другая идея,— сказал Домингец.— Я уже давно подумываю, не написать ли мне автобиографию. Факты мне известны получше, чем будут когда-либо известны любому другому, и уж наверняка я подам их под нужным соусом. Как по-вашему?
— Идея недурна,— сказал Паттерсон.— Кое-какие ваши статейки для журналов пользовались успехом у читателей. Но все равно, знаете ли вы, на что идете? Книга ко многому обязывает. Где-то на середине она надоест вам до тошноты, и вы отправите ее в корзину для бумаг. Вы уверены, что у вас хватит силенок дотянуть до конца?
— Кажется,— ответил Домингец,— но, конечно, ручаться не могу. Однако у меня и здесь идея. Отчего бы этому Реймонду не пойти ко мне в секретари? Разумеется, основная работа на мне, но он бы избавил меня от массы усилий, занявшись мелочами. Как по-вашему?
— Хорошая идея,— сказал Паттерсон.— Это делается нередко, а иногда и удачно. Познакомьтесь-ка с Реймондом да посмотрите, подходит ли он вам.
— Само собой, я ему хорошо заплачу,— продолжал Домингец.— но только пусть это не будет такая, знаете, книжонка: «Записал такой-то». Очень унизительно, знаете ли, как будто человек сам не умеет писать.
— Не совсем с вами согласен,— заметил Паттерсон.— Многие из великих людей так заняты, что у них не остается времени на литературную деятельность. А она в высшей степени специализирована; чтобы развернуться и использовать все возможности, нужен опыт. Писатели, которые помогают писать такие автобиографии, любят видеть на титульном листе свою фамилию. Но все же, быть может, вам удастся убедить мистера Реймонда, а он пойдет навстречу вашим пожеланиям.
В конце концов порешили, что Паттерсон передаст Реймонду условия Домингеца. Реймонд поупирался, но кончилось тем, что его уговорили.
Поначалу Реймонд был незаменим для Домингеца: он владел писательской техникой и различными литературными приемами. Но время шло, Домингец оказался способным подмастерьем. Все больше и больше проявлялась его индивидуальность.
В нем скрывался подлинный литературный талант. Больше того, стало ясно, что не техника, а литература — истинное его призвание. Постепенно Реймонд сдавал исходные свои позиции писателя, уступившего авторство другому, переходя на амплуа секретаря и литературного консультанта.
Все, о чем писал Домингец, я знал и раньше, но меня поражали и его литературные способности, и воля, предоставленная его красочному воображению.

Продолжение следует


Для экономии времени инженерно-технических и бухгалтерских работников, я разработал специальные таблицы, позволяющие без применения счетных машин быстро получать готовые данные о сметной стоимости, затратах труда, заработной плате и т. д. Хотя теперь работать с ними легко, составить их и откорректировать было достаточно непросто, работу пришлось провести кропотливую, а главное, совершенно новую для счетного дела. Может ли подобное предложение считаться рационализаторским? Б. ВУЛЬИН, г. Одесса.
Разработка таблиц, диаграмм, графиков и т. п. не может быть признана рационализаторскими предложениями, так как она не содержит главного признака — технического решения (см. п. 63 нового Положения, содержащий краткую характеристику решений, признающихся рационализаторскими). Однако это обстоятельство не лишает Вас права подавать полезные предложения и добиваться их использования. Вознаграждение в случае признания этих предложений целесообразными и успешного применения устанавливается по усмотрению администрации тех предприятий и организаций, где данные предложения приняты к использованию.

Могу ли я заключить трудовое соглашение на разработку технической документации с предприятиями или организациями, желающими использовать мое изобретение? Б. ГОВРИЛОВСКИЙ, г. Курган.
В Положении 1973 г. имеется специальный подотдел «Трудовые права», значительно расширенный по сравнению с соответствующим разделом Положения 1959 г. В нем подробно говорится об условиях заключения трудового договора с автором изобретения или рационализаторского предложения. В случае необходимости, которая определяется руководителем предприятия (организации), Вы можете быть привлечены к разработке технической документации, необходимой для использования нашего предложения. Трудовой договор может быть заключен на все время выполнения работ по подготовке к использованию Вашего изобретения или на определенный срок. При выполнении работы в нерабочее время размер оплаты труда определяется по соглашению сторон. Если Вы будете участвовать в подготовке к использованию своего предложения с освобождением от основной работы, размер оплаты оговаривается в трудовом договоре также по обоюдной договоренности сторон, но не ниже Вашего среднего заработка по месту постоянной работы (п. 129 нового Положения). В случае привлечения автора к работе вне постоянного места жительства, предприятие или организация, заключившие с ним трудовой договор, обязаны возместить ему расходы по проезду в оба конца, выплатить квартирные и суточные в соответствии с действующим законодательством о командировках. (п. 132).


* ПЕРПЕТОМОБИЛЬ *

КОНФЛИКТНАЯ СИТУАЦИЯ

ЕСТЬ ПРОВЕРЕННЫЙ СКЕПТИК

Однажды в компании изобретателей мы заспорили о роли консерваторов в развитии техники. Большинство, конечно, считало, что консерватизм — величайшее зло и бороться с ним нужно не покладая рук, некоторые — что это такая старческая болезнь: никому ее не избежать, а один любитель парадоксов доказывал, что консерваторы — полезны!
— Посудите, — говорит, — сами, что за жизнь будет без консерватора! Ведь наш брат, новатор, таких дров наломает, что бульдозером потом не расчистить. Представьте-ка себе: перевелись все скептики. На заводе — всем бриз заправляет, только и успевай конвейер переделывать! На улицах каждый день новые дорожные знаки, реактивные мотоциклы шастают, а об архитектуре и говорить нечего: дома-шары, дворцы-пирамиды основанием вниз, основанием вверх, здания-цилиндры, тетраэдры... Тут, поди, сами новаторы взвоют!
И нашелся у нас такой, который сначала в споре не участвовал, а потом говорит:
— Без новатора консерватору пришлось бы подать в отставку... Вот работал у нас один парень. Что ни день — новая идея. В бризе бланков для него хватать не стало. Идет по пролету, приглядывается, где что не так. Увидит: женщины стружку из-под станков крючьями выгребают,— сейчас же блокнот из кармана и рисует транспортерчик с приводом от шпинделя. Вроде бы немудрящая вещь: лоток на пружинах и бункер-накопитель, а как шпиндель вращаться начнет, бункер сразу завибрирует, и поползла стружка в бункер. Остается его после смены отвезти на свалку и опорожнить. Подошел к прокатному стану — и здесь у него предложение: придумал, как облегчить труд подручного. Чтоб сутунку из печи вручную не тащить, воздушную подушку приспособил. Сварил коробку с перфорированной крышкой и вентилятор ВВД к ней подключил. Заготовки к валкам, как по ветру, порхать стали. Забрел в КБ — и тут у него мнение: «Вы,— говорит,— эскизы с деталей не срисовывайте, а прямо на особоконтрастную бумагу их фотографируйте!»
В техотделе просто удивляются на человека: когда он только свои предложения выдумывает? Если даже сдувает откуда-нибудь, то и на это время требуется!
Словом, повесили его портрет в коридоре и подпись крупными буквами: «Новатор Копейкин дал за год 300 предложений».
И задела нахальная копейкинская улыбка на портрете старшего инженера Бобовского. Сам-то он, хоть и проработал на заводе тридцать лет, ни одного предложения не подал. «Скромность,— говорит,— не позволяла». Начал Бобовский под Копейкина копать: «Делать,— говорит,— ему нечего! Выведу я его, верхогляда, на чистую воду!»
В первый же раз, как принес Копейкин в бриз очередное предложение,— Бобовский тут как тут. Вроде бы ненароком к столу подошел и смотрит, что там за идея. Видит, к резцу ролик какой-то прилажен.
— Это зачем? — спрашивает.
— А чтобы одновременно с резанием выглаживать деталь,— отвечает Копейкин.
— Чушь! — говорит Бобовский.— Никто так никогда не делал. Могу книжку по холодной обработке показать. Вам, видать, образования не хватает. Учились бы лучше, чем головы людям морочить!
Ушел Копейкин обдумывать возражение, а Бобовский козырем смотрит.— Ну, каково? — спрашивает,— здорово я этого выскочку осадил? Пусть знает, что мы в техотделе тоже не лаптем щи хлебаем!
Так и повелось. У Копейкина открытие — у Бобовского закрытие. Месяца два прошло, глядим: наш скептик таблицу какую-то стал чертить. К вечеру оформил документ. С одной стороны — названия предложений, которые приносил Копейкин в бриз, с другой — стоимость работ по их внедрению. Снял Бобовский сатиновые нарукавники, поправил пробор, понес свой труд начальнику.
— Вот,— говорит,— подсчитал, какую сумму я цеху сэкономил! Эти деньги пришлось бы потратить на реализацию идей Копейкина, если бы я вовремя не проявил бдительность. Вот здесь я и сумму вознаграждений подбил, урви он их с предприятия...
Начальник эту бумажку в сейф сунул и говорит: «Идите работайте, экономьте еще!»
А тот от гордости весь светится. Ох и приятен дурман славы! В отделах уж шепоток! «Наш-то Бобовский к начальнику запросто ходит. Какое-то дело большое задумал. А говорили, ему на пенсию пора...»
Дождался герой звездного часа. Землю готов рыть. И вдруг — исчез Копейкин.
— Где рационализатор?— спрашивает Бобовский у бризовца.— То каждый день ходил, а то носа не кажет.
— Эва хватились! — отвечает бризовец.— В транспортный цех Копейкин перешел: трубу для подачи шихты прокладывает. Говорят, внутрицеховую узкоколейку снимет.
— А как же мы? — растерялся Бобовский. — Я же обязательство взял по экономии!
Короче, недодали мы к концу года ни экономию, ни рационализацию. Из-за Копейкина...
— Нервные все стали! — возмущался Бобовский.— Никому ничего против не скажи! Все норовят по линии наименьшего сопротивления пойти. А по-моему, если ты действительно новатор — ты со мной спорь, доказывай!..
Не понял Копейкин, что здоровый скептицизм должен раздувать творческое горение, дезертировал с передовой линии борьбы. Пошел туда, где его по шерстке гладят. А Бобовский без дела остался.
Кстати, ребята, вам скептик не нужен? Хороший скептик, проверенный!
О. ИЛЬИН


Д. БАРАБ-ТАРЛЕ Московская обл.
Б. ЛЕОНТЬЕВ г. Тула


Цена 30 коп
Индекс по каталогу 70392


ОТЧАЯННЫЙ ПРЫЖОК
НИКОЛАЯ БАЛАЕВА — ЛЮБИТЕЛЯ, МЕЧТАЮЩЕГО ПО НАИТИЮ, БЕЗ ЧЕРТЕЖЕЙ И РАСЧЕТОВ СОЗДАТЬ МАХОЛЕТ И ЛЕТАТЬ, КАК ПТИЦА. РАССКАЗ ОБ ЭТОМ ПРОБНОМ ПОЛЕТЕ МЫ ПУБЛИКУЕМ В ОДНОМ ИЗ БЛИЖАЙШИХ НОМЕРОВ.
ПРОФИЗДАТ


<- предыдущая страница


Copyright MyCorp © 2024
Конструктор сайтов - uCoz